Ангел, несущий в руках мужичонку

ВОТ УЖЕ различимы взмахи больших белых крыльев. Птица? Нет, это Ангел! Теперь уже ясно видно, что в своих красивых руках он кого-то несет. Это какой-то мужичонка! Маленький, светлый и улыбающийся как-то совсем по-детски!

В ПОМИНАЛЬНЫЕ ДНИ на городском кладбище всегда многолюдно. Родственники спешат к «отеческим гробам», чтобы поделиться своей пасхальной радостью с усопшими. Радость эту люди выражают по-разному. Вот чей-то глубокий баритон проникновенно выводит «Со святыми упокой», а чуть поодаль духовой оркестр лихо наяривает «Смуглянку». Весенний ветер доносит то запах ладана, то клубы сигаретного дыма. Где-то всех нищих и убогих зовут на поминальную трапезу. А где-то отгоняют бродяг и бомжей от водки, рекой льющейся на настоящей языческой тризне.

«Горе ты мое!»

У входа на кладбище дежурят милиция и «скорая». В основном занимаются теми, кто уже «напоминался» до умопомрачения. Как должно быть грустно и больно взирать с Небес на тех, кто подменил свет поминальной молитвы банальным пьянством.

Словно в ответ на свои мысли, становлюсь свидетелем необычной сценки. Немолодая монахиня пытается поднять свалившегося в кладбищенскую грязь мужичка. При этом абсолютно не боится испачкать об дядечку свой подрясник. Это что, ее родственник? Или новая форма милосердия к «падшим» (в прямом смысле этого слова)?

— Матушка, вам помочь? — обращаюсь к ней из чувства монашеской солидарности.

— Спаси Господи, батюшка. Не стоит — испачкаетесь еще. А я к такой работе привычная, — пытается остановить меня она.

Но, невзирая на ее протесты, вешаю свое кадило на оградку и прячу в сумку епитрахиль. Вдвоем поднимаем «страдальца» и усаживаем его на лавочку. Мужичок что-то блеет, может быть, даже поет, распространяя вокруг тяжелый водочный дух. Неожиданно продирает глаза и видит перед собой мой наперсный крест.

— Ой! — изрекает бедолага и вновь впадает в «нирвану». Лицо в грязи, на лбу свежая ссадина — все симптомы «асфальтовой болезни», острой формы «русского недуга».

Тем временем матушка достаёт из сумки чистенький носовой платочек и маленькую бутылку минералки. Намочив платок, принимается вытирать от грязи «больного». При этом приговаривает:

— Вот горе ты мое! Вымазался, еще и лоб разбил. Ну, ничего, заживет...

Перекрестилась и положила ладонь на ссадину. Пьяный при этих процедурах сначала тряс головой, но потом расплылся в блаженной улыбке и уснул, пустив слюни.

— Родственник? — не удержался я от бестактного вопроса.

— Нет. Совсем незнакомый раб Божий. Просто... просто он на Коленьку моего чем-то похож, — произнесла монахиня и вдруг разрыдалась.

— Ну... Ну что ты, мать, успокойся, — тихо сказал я и благословил ее.

— Нет-нет, ничего. Это я так, — ответила матушка, быстро смахнув краешком апостольника слезы. — Ой, вы тоже выпачкались, пока мы его поднимали!

Мы наскоро почистили свои подрясники и умыли руки остатками минералки. И улыбнулись друг другу. Познакомились. Звать ее — мать Феврония (любые совпадения имен случайны — авт.). Насельница одного из известных монастырей.

— Батюшка! Можно вас попросить панихидку отслужить? — как-то стесняясь, попросила мать Феврония. — Тут рядышком, через рядок. Только мне и дать вам нечего — вода была, да и та сплыла...

— Да не нужно ничего. Конечно, отслужу. Петь вместе будем?

— Если благословите, — по-монашески ответила она.

Подошли к могилке. «Лодовченко Н. Ф. Усоп на 53-м году жизни» — совсем молодой еще.

— Николай? — переспросил я.

— Да. Коленька. Мой муж. Наверное, плохая я монахиня, раз так говорю. Ведь монахини — «невесты Христовы». А я до сих пор «жена своего мужа». Ладно уж, давайте молиться.

«Благословен Бог наш... Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...»

Отслужили панихиду.

— Спаси вас Господи, отче, за ваши молитвы. Дай вам Бог хранить искренность в этом.

— Не стоит благодарности. И не обольщайтесь на мой счет.

— Да нет, батюшка. Я говорю то, что думаю. Может, найдется у вас минуток десять поговорить? Просто наболело. А батюшки у нас в монастыре всегда спешат. Духовную мать свою не хочу еще раз утомлять этим — она уже старенькая. А сестрам этого и знать не стоит — меньше глупых мыслей да пересудов будет. А душу излить хочется. Вы уж простите. Ведь вас сегодня мне тоже Бог послал. У Него ничего не бывает просто так, все нужно для чего-то. И во всем Его благое промышление.

— Да я, в принципе, никуда не спешу. Присядем тут, возле могилки, и побеседуем.

Влюбилась в Коленьку

— Выросла я в простой семье. Как все, училась в советской школе и о Боге особо не задумывалась. Крестик свой крестильный хранила, но не носила. Хотя жить старалась по совести, но получалось не всегда. Мне было пятнадцать, когда родилась Лида, моя младшая сестра. Лида — поздненькая у мамы. Роды прошли тяжело, и мама потом долго болела. Да и сестричка лет до двенадцати не вылазила из болячек. Поэтому все домашние заботы легли на мои плечи. Отец вкалывал на работе, чтобы мы не нуждались. И я благодарна ему за это. Наверное, Богу было угодно, чтобы в моей юности совсем не осталось времени на танцы, вечеринки и романтические свидания. Когда Лида наконец окрепла, я оглянулась и поняла, что моя юность уже в прошлом. Работала, училась заочно. А личная жизнь осталась за бортом.

О монастыре я тогда и не помышляла — ведь была практически неверующей. То есть понимала, что Бог есть. И даже периодически забегала в церковь, чтобы поставить свечку. А вот подлинной веры, доверия Богу — не было. Я даже где-то обижалась на Него за то, что Он пронес, как мне казалось, мое женское счастье мимо. Тихонько плакала в подушку от мыслей умереть старой девой. И твердила себе о том, что книги и фильмы все врут про любовь.

А потом на курсах повышения квалификации я встретила Коленьку. Влюбилась тогда, как девчонка. И он меня тоже заметил. Хороший, умный, добрый. Самый лучший. Только несчастный какой-то. Я тогда списывала все на то, что уже был раз женат, и неудачно. От первого брака есть дочка. Она иногда заходила к отцу. Никакой неприязни у меня к ней не было, хотя и душевного общения с ней не получалось. Да и к первой жене я Колю никогда не ревновала. Тем более что расстались они задолго до нашей встречи. Ничего плохого я о ней никогда не говорила и зла на нее не держу. Только вот... Трудно мне было общаться с ней даже по телефону — все разговоры только о деньгах и квартирах. Думаю, по этой причине они с Николаем и охладели друг ко другу настолько, что он начал пить. А когда осознал, что «бывшая» воспитывает дочь по своему «образу и подобию», затосковал еще больше. К моменту нашей встречи он был, что называется, «сильно пьющий». А я старалась этого не замечать. Как говорится, любовь зла...

К моменту моего замужества отец уже умер. Совсем состарившаяся мать, познакомившись с Колей, лишь грустно произнесла: «Хлебнешь ты с ним...» Сестричка же просто хватала меня за руки и причитала: «Ты что, не видишь? Он ведь настоящий алкоголик!» Я видела. И не хотела этого видеть. Я внушала себе, что сестрёнка просто завидует моему счастью, что боится остаться вместе с матерью без моей опеки.

Когда же я наконец поняла, что у мужа очень серьезные проблемы со спиртным, моя жизнь превратилась в ад. Мне приходилось нянчиться с ним, как с малым ребенком, ухаживать за ним, как за больным, терпеть его безумия. По натуре своей он был человеком очень добрым. Может быть, лишь из-за того, что он ни разу не поднял на меня руки, я не бросила его, когда было уж совсем невыносимо.

«Всякая душа по природе своей христианка». Интуитивно я чувствовала, что Бог может мне помочь. Мы с Николаем обвенчались. Я надеялась, что это образумит его, но пагубная страсть, владевшая им, оказалась сильнее. Сейчас-то я понимаю, что ожидать мгновенной перемены, лишь раз в год исповедуясь и причащаясь, было моей ошибкой.

Не получив мгновенной помощи в Церкви, я бросилась на поиски «альтернативы». Доморощенные экстрасенсы и ворожки лишь брали деньги, но исцелить Колю от пьянства не могли. Впрочем, некоторые действительно каким-то образом прерывали на время его падение в бездну. Однако после небольшого воздержания он бросался в пьянство с удвоенной силой. Это уже позже, прочтя Евангелие, я поняла, что происходило в точности то, о чем говорил Спаситель, когда демон приводит с собою семь других духов, злейших себя («Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого» (Мф. 12:43-45)).

То место, которое занимала в Колиной душе водка, при «экстрасенсорных исцелениях» не заполнялось ничем. Там не было святости — была лишь пустота. И демоны вновь поселялись там, с удвоенной силой подталкивая его к краю пропасти.

А утром его не стало...

Если что-либо портить долго, то оно сломается. Так происходило и с Колиным телом. Отравленный алкоголем организм стали терзать болезни. А я ухаживала за ним, впервые в жизни начав не формально относиться к молитве о его здравии. Но иногда от ощущения полной безнадеги впадала в отчаяние. Несколько прочитанных духовных книжек вернули меня к жизни. Свое замужество я стала воспринимать как крестоношение. Когда помыслы гнали меня окончательно порвать с мужем, я вспоминала вычитанные где-то слова о том, что с креста не сходят — с креста снимают. Воспоминания о венчании, о том, как обещала Богу любить своего супруга, давали мне силы. Что ж, если мой брачный венец стал терновым, то, может, это и есть воля Божия? Тогда я еще многого не понимала.

Когда «скорая» увезла его в больницу в очередной раз, я еще лелеяла надежды на выздоровление своего супруга. Страшное забытье, в которое он впал, когда стала отказывать разрушенная печень, казалось мне временным.

Мне разрешили ухаживать за ним в больнице, и я не оставляла мысли о его возвращении домой. Когда врачи стали отводить глаза при встрече, я уговаривала себя, что они просто заняты. И лишь заметив слезы у молоденькой врачихи, тихо сказавшей мне: «Лечим. Делаем все возможное...», я все поняла. Пригласила священника, отца Сергия, из больничного храма. Увидев, что Николай пребывает в забытьи, батюшка сказал, что сегодня же пособорует его. И попросил меня молиться о том, чтобы милостивый Бог дал моему мужу возможность принести покаяние и причаститься святых Христовых Тайн. После непродолжительной беседы с врачами о состоянии больного о. Сергий сказал мне, что теперь самая важная забота должна быть не об отравленном теле, а о бессмертной душе моего супруга.

На следующее утро случилось чудо! Николай вышел из забытья и пребывал в сознании. Мне показалось, что кризис миновал и болезнь отступила. Я уже хотела сообщить об этом отцу Сергию, чтобы перенести исповедь и причастие на более позднее время, когда Коля хоть немного окрепнет. Но батюшка промыслительно явился в палату сам, со Святыми Дарами. Сейчас я благодарна Богу за то, что батюшка явился вовремя. За то, что муж мой смог осмысленно рассказать о своих грехах. Я благодарна за каждую минуту, которую провела в больничном коридоре, пока отец Сергий принимал исповедь моего супруга. Надеюсь, что это раскаяние в грехах принял и Бог.

После причастия Коля полдня пребывал в каком-то тихом блаженстве. А потом вновь впал в тяжелое забытье. Но вечером неожиданно открыл глаза, как бы всматриваясь в какую-то точку. И вдруг начал какой-то странный разговор со своим покойным отцом. Можно, конечно, воспринимать это как бред и галлюцинации умирающего алкоголика. Но я почему-то думаю об этом иначе. У Бога ведь всегда в запасе много чудес, неведомых нам.

Утром Коли не стало. Он умер у меня на руках, и мне до сих пор больно об этом вспоминать.

Я пребывала в какой-то прострации, то плакала, то молилась. Волны отчаяния накатывали на меня. Я абсолютно не знала, куда идти, к кому обращаться, чтобы организовать похороны. Но Бог не оставил меня и устроил так, что все, кого я встретила тогда, помогали мне в моем горе чем могли. Видно, отец Сергий хорошо помолился обо мне. Сам он отпеть Николая не смог — был занят на службе. Но попросил об отпевании одного старенького батюшку, отца Алексия. Это тоже было очень промыслительно.

Пока о. Алексий облачался, я стояла у гроба и читала Псалтырь. Старалась, но делала ошибки — мой молитвенный навык был совсем ничтожен. Все же пыталась читать так, как слышала в церкви — нараспев. Когда уже возвращались с кладбища, о. Алексий старался утешить меня как мог. Но был отчего-то немало удивлен, когда узнал, что я научилась читать по-славянски самостоятельно, а не на клиросе. Посоветовал больше молиться и чаще выстаивать всю службу в храме. Зная, что в смерти моего мужа виновата водка, сокрушенно покачал седой головой. А потом, словно вглядываясь в даль, произнес: «Верю и надеюсь, что по твоим молитвам и милосердию Божию Николай попадет не в самое страшное место. К сожалению, не в Рай... Однако до Страшного Суда он может быть помилован. Это трудно, очень трудно. Для того, чтобы вытащить его оттуда, у тебя должны быть настоящие крылья!» Тогда я не совсем поняла его слова. Потом догадывалась, конечно. Но ясно поняла увиденный приснопамятным уже старцем образ лишь в момент моего пострига, когда на мои плечи впервые легла монашеская мантия.

Как я попала в монастырь

Почти полгода после смерти Коленьки я бегала на его могилу при первой возможности. Впрочем, не забывала, по совету батюшки, регулярно молиться в храме, чаще исповедоваться и причащаться. Но однажды, придя на кладбище, я вдруг поняла, что то, что лежит в могиле, — лишь «старый Колин костюм». Притом ничем не лучший того, что до сих пор висел в моем шкафу. Тот, что в шкафу, по крайней мере, не был до конца изъеден «молью» пьянства.

Теперь меня гораздо больше заботила Колина бессмертная душа. Для того чтобы иметь возможность усерднее молиться о упокоении души моего супруга, стала прихожанкой соборного храма женского монастыря, где богослужение совершается ежедневно. Как-то само собой получилось, что познакомилась с сестрами обители, почувствовала в них небезразличных людей, способных молитвой откликнуться на мое горе. Разыскав через них о. Алексия, решила спросить у него совета касательно своей будущей жизни. Батюшку застала уже совсем немощным, прикованным к постели, но в ясном уме. Он узнал меня, чему я несказанно удивилась и обрадовалась. Получила у него благословение идти трудницей (т. е. вольнонаемной рабочей — авт.) в этот монастырь. На прощание батюшка Алексий сказал мне: «Не спеши обещать что-либо. Это ведь не от тебя зависит, а как Бог даст. Ведь на все Его воля. Вот и уповай всегда на Его благую волю и промышление о тебе. Сама же просто старайся исполнять все, что от тебя требуется, — это, с Божией помощью, в твоих силах. Так и сама спасешься, и Николая своего из ада вытащишь». На том мы и расстались, увы — на всю земную жизнь.

Так стала я трудницей, а затем и послушницей. Работы никакой не чуралась, в том числе и самой тяжелой и грязной. За семнадцать лет совместной жизни с Николаем я уже была к этому привычна. Но все равно поначалу в обители мне было тяжело. Сказывалась моя застарелая малоцерковность и нерасторопность. Это неминуемо вызывало раздражение и упреки сестер. Причем не столько старших, сколько таких же новоначальных, как и я. Многие были гораздо моложе меня по возрасту и все премудрости богослужения, чтения и пения схватывали на лету. Моя многолетняя гордыня стала терпеть первые поражения. Процесс это болезненный, и я часто плакала по ночам от обид и усталости. Помыслы гнали меня прочь из обители, но я не хотела так бездарно похоронить надежды на спасение от ада души моего любимого Коленьки. Пришлось учиться смиряться. Этому я продолжаю учиться и сейчас. Признаюсь вам, батюшка, не все бывает гладко и по сей день, хотя в монастыре уже семь лет. Но стоит лишь чуть попробовать попрать свои амбиции, как Сама Богородица «призирает на смирение» наше и подает утешение. Стоит лишь начать...

Постепенно мое общение с сестрами вошло в нормальное, какое-то «семейное» русло. Однако подлинное утешение получила я, когда матушка игуменья мудро посоветовала мне обратиться за назиданием к одной пожилой схимнице. Пообщавшись с ней, я легко доверила ей все свои душевные тяготы. Схимонахиня Селафиила отнеслась ко мне как к родной дочери, если такое сравнение допустимо для монашествующих. Скорбь моя была ей близка и созвучна. Она тоже была вдовой, хотя и очень давно. Я хоть успела пожить с мужем, а она прожила с мужем всего три месяца. Очень хотела детишек, но так и не успела забеременеть до того, как в 1944-м ее Васенька, молодой паренек-тракторист, был призван на фронт. А в апреле 1945-го погиб в танке, став добычей немецких «фаустников» на одной из берлинских улиц. Она и стала самым родным мне человеком — моей духовной матерью, наставницей. Сейчас матушка Селафиила совсем слаба, и я молю Господа, чтобы хоть немного продлил наше с ней общение.

Ну а дальше все обычно. Рясофор, а вскоре и постриг в мантию. Жаль, отец Алексий не дожил. Очень хотелось ему свое новое имя сказать, попросить святых молитв. Хотя он, наверное, и так его знает на Небесах. Уж если задолго до пострига о крыльях говорил, то сейчас и подавно с Небес все видит.

Для Коленьки живу

В первые дни после смерти мужа бывали такие мысли, что совсем не хотелось жить. А сейчас от них не осталось и следа. Я честно признаюсь, что хочу прожить подольше. Есть цель. Ведь каждый прожитый мною день — это еще одна, пусть самая убогая, молитва за Коленьку. Еще одна просфорочка, поданная на проскомидию. Ну а там как Бог даст.

Иногда задумывалась: «Зачем я вообще выходила замуж? Зачем утратила свое девство, терпела скорби, если все равно пришла в монастырь? Может, лучше было порвать с миром еще в юности, когда было больше сил?» А потом поняла, что Господь наш Иисус Христос лучше нас знает «времена и сроки». И милостью Своей определяет «время благопотребное». Ведь до своего замужества, как уже говорила, я редко обращалась ко Господу. Попади я в монастырь тогда, могла бы быстро взроптать, устать, чем-либо соблазниться. Убежала бы, наверное, на третий день! Или того хуже — стала бы лицемеркой, старательно укрывшей под рясой свое гнилое нутро. Замужество закалило меня — в этом и был Промысел Божий.

Промыслительно и то, что Бог не дал нам с Колей деток. Хотя, признаюсь, хотели... Дело ведь не в том, что оба мы были немолоды. И не в больном организме моего супруга. Просто не было на то Божией воли. Ведь будь у меня ребенок, он бы стал для меня живым воплощением Коленьки, его продолжением даже после смерти. Я бы жила уже для ребенка, навсегда схоронив мужа. Заботилась бы больше о материальном благополучии, отодвинув дело спасения Колиной души на задний план. И, наверное, уж никогда бы не помыслила о монашестве. Не думаю, что дело спасения собственной души сильно волновало бы меня тогда. Но Бог милостив, Он все устраивает мудро.

А самое главное, не будь нашего брака — и не вспомнил бы никто о Коленьке в молитвах. Он ведь хороший был, только пьяница. Попустив ему этот грех, Бог уберег от многих других зол. А главное — не лишил надежды на спасение. Он ведь в покаянии почил...

* * *
— Ладно, батюшка. Простите, что утомила вас. Спаси Господи, что выслушали. Пойду уже, меня ведь матушка игуменья до вечера отпустила, а еще добираться. Как бы волноваться не начали. Наверное, плохая из меня монахиня — многого в монашеском делании еще не понимаю. Помолитесь обо мне, грешной монахине Февронии. Или хоть воздохните от сердца... — на прощание попросила она меня.

— Благослови меня, мать, — неожиданно для себя попросил я, потрясенный ее рассказом.

— Да что вы, батюшка! Я не посмею, — смущенно ответила она.

— Делай за послушание. Просто перекрести.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, — перекрестила она меня.

Я, взаимно, благословил ее на все благое. А потом еще долго смотрел вслед этой удивительной то ли женщине, то ли Ангелу, пока ее черная фигурка не растворилась в толпе на аллее кладбища.

* * *
P. S. Я почти не вижу снов. И уж совсем не люблю пересказывать те, что увидел. Но из любого правила бывают исключения.

В ночь после Радоницы привиделось мне, будто вглядываюсь я откуда-то сверху то ли в мутную воду потопа, то ли в клубящиеся где-то внизу грозовые облака. Вокруг, куда ни глянь, чистое голубое небо. И откуда-то сверху льется свет. Но поднять голову ввысь я почему-то не могу. И все дальше вглядываюсь во мрак внизу, лишь изредка озираясь на окружающую меня чистоту. Но вот где-то там, среди страшных туч, появилась светящаяся точечка. Она все растет, приближаясь ко мне, и становится чем-то похожа на крест. Вот уже различимы взмахи больших белых крыльев. Птица? Нет, это Ангел! Именно такой, как пишут его на фресках и иконах. Теперь уже ясно видно, что в своих красивых руках он кого-то несет. Это какой-то мужичонка! Маленький, светлый и улыбающийся как-то совсем по-детски! Как, должно быть, хорошо ему и спокойно в ангельских руках!

Ангел пролетает мимо меня, и я на мгновение вижу его прекрасный лик. Говорят, Ангелы бесполы. Но у этого — почти женское лицо! И оно кажется мне знакомым! А когда ангельские крылья на миг сомкнулись у него за спиной, они были удивительно похожи то ли на дорожный плащ Апостола-благовестника, то ли на монашескую мантию.

Но вот он вновь взмахнул крылами и понес вымоленную, спасенную душу ввысь, к вечному Свету Невечернему...

Иеромонах N
Рисунок В. Подвицкого

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

Начало Карта сайта Контакты Архив Наверх