Газета «Вечный Зов»
электронная версия газеты
Начало
Карта сайта
Контакты
Архив

Номера газет:
2013 год
2012 год
2011 год
2010 год
2009 год
2008 год
2007 год
2006 год
2005 год
2004 год
2003 год
2002 год
2001 год
Отзывы о газете

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

«Ну, ты даешь!» — сказал мне Горбачев

К 65-летию снятия Ленинградской блокады


Эти в дрожь бросавшие года...

    Время — не стоячая вода,
    Как с горы поток, бегут года.
    И воды немало утекло,
    Шестьдесят пять лет, считай, прошло.
    Ну, а мне все мнится, что вчера
    Прогремело мощное «Ура»!
    Но расправил плечи Ленинград
    Ровно шестьдесят пять лет тому назад.
    Глянул смерти с вызовом в лицо
    И разбил блокадное кольцо.
    Девятьсот осадных страшных дней
    Не померкнут в памяти людей,
    Перейдут к потомкам навсегда
    Эти в дрожь бросавшие года.


В 1976-М ГОДУ я со своим постоянным соавтором-композитором Юрием Щекотовым, как поэт-песенник, вместе со всей нашей бригадой «Ленинградцы на эстраде» был приглашен на фестиваль «Музыкальная осень Ставрополье». Местная филармония предоставила в наше распоряжение служебный автобус, мы на нем избороздили, можно сказать, чуть ли не весь Ставропольский край. Работали мы без устали. В день приходилось давать по 3-4 концерта. На исходе второй недели мы оказались в самой что ни на есть степной глубинке, вдали от центра.

Станица, где мы остановились, называлась Горькая Балка. Степная речушка тоже носила такое же название. Концерт затянулся на несколько часов. А после концерта заместитель председателя колхоза нас всех пригласил к себе дом. Звали его, как сейчас я помню, Виктор Степанович Петрухин. Стол для гостей был заранее накрыт, и каких только угощений тут не было! Так встречают только самых дорогих гостей, самых желанных. Чувствовалось, что Виктор Степанович не в силах был скрыть своего волнения. Слова его четко врезались в память. И сегодня, тридцать лет спустя, я привожу их, можно сказать, дословно:

— Дорогие мои, — обратился к нам хозяин дома, как к родным, — вы себе не представляете даже, что значит для меня встреча с ленинградцами. А первая тоже здесь была, на реке Горькая Балка. У нас в станице было много эвакуированных по «Дороге жизни», через Ладогу. В том числе и ребята. С одним из них — Андрюшей Петровым — я подружился. Жили они с матерью в нашей глиняной мазанке. Обоим нам тогда по восемь лет было. Ленинградцы прибыли к нам весною, а осенью фашисты и к нам станицу ворвались. Обстановка стала тревожная, гнетущая. В первые месяцы немцы не знали, что в нашей станице живут беженцы из города на Неве. Ох, и переживали мы за них! Дай Бог, чтобы все сошло! Но шила, как говорится, в мешке не утаишь. Нашелся все-таки провокатор, который, как Иуда (иначе не назовешь), выдал за «тридцать серебряков» всех приезжих. Как-то ночью — громкий стук в дверь, велено всем ленинградцам собраться у комендатуры. Будто их всех по этапу обратно в Питер отправят. Якобы немцы Ленинград все-таки взяли. Сомнения меня обуяли, а Андрюшка шепчет мне на ухо:

— Да, не видать им Ленинграда, как своих ушей!

Защемило у меня сердце. Оделся вместе с нашими квартирантами, пошел их провожать в путь-дорогу дальнюю. Смотрю, у комендатуры полным-полно народу. Женщины, дети, старики... а рядом — конвой. И тут на меня нашло. Дай, думаю, уж если такая возможность появилась, бесплатно вместе со всеми до Невы прокачусь, Ленинград своими глазами увижу. А то Андрей столько мне про свой город понарассказывал. Говорит, что самый красивый в мире. Незаметно встал в строй вместе с Андрюшей. А Андрей как закричит на меня:

— Сейчас же уходи! Ты же не ленинградец!

— Да, да, — зашумели женщины и бабушки, стоящие под конвоем. — Здешний он хлопец, Авдотьин сын.

— Ах ты, шельма! — схватил меня за шиворот полицай и ткнул головой прямо в грязь.

Так меня с позором выставили из строя. Ох, и обиделся я тогда на ленинградцев, а на Андрюшу в особенности. Еще другом называется! Думал ли я тогда, размазывая грязь по лицу, что ленинградцы мне жизнь спасли, а сами на верную гибель пошли! Вот такой у нас народ: в самые роковые минуты люди не только о себе думают, а как кого другого от верной смерти сберечь.

Что и говорить, настолько мы были потрясены рассказом Виктора Степановича, что и аппетит мгновенно пропал. И всю ночь долго я не мог уснуть. А рано утром отправился вместе с Виктором Степановичем на речку Горькая Балка. Степной воздух был настоян полынью, даже осенью теплый. Долго стояли мы в глубокой задумчивости. И листья тоже тихо, задумчиво падали к нашим ногам. Тут же на месте родились у меня первые строки баллады, посвященной трагической гибели моих земляков вдали от родного города. Писать начал на месте горьких и давних событий, продолжил в автобусе. Несмотря на тряскую дорогу, стихи потоком лились из сердца, словно кто-то мне надиктовывал их:

    Речка, реченька, Горькая Балка,
    Я пришел к тебе в гости, река.
    Заманила меня не рыбалка,
    Не твоя красота привлекла.
    То не всплеск набежавшей волны,
    Слышу голос минувшей войны.
    На Ставрополье сорок второй
    Пшеницу в поле смешал с золой.
    Зловещим блеском реку сковав,
    Над Горькой Балкой закат кровав.
    Пожаром светит седая тьма.
    Фашист прикладом стучит в дома:
    — Есть ленинградцы? Живее в строй!
    Детей и вещи забрать с собой!
    Что, погостили? Теперь назад!
    Вчера мы взяли ваш Ленинград.
    «Нет, врут собаки! Не может быть!
    Не может город наш отступить!»
    Проходят беженцы вдоль реки:
    Ребята, женщины, старики...
    Звучит внезапно команда: — Стой!
    На сто шагов отошел конвой.
    «Неужто это — последний час?
    Неужто больше не будет нас?
    А как же дети? О, Боже мой,
    Кровь убиенных Своей омой!»
    Мать шепчет сыну: — Закрой глаза!
    Пронзил потемки зловещий залп.
    Над речкой пули в ночи свистят.
    За Ленинград ленинградцам мстят.
    Воззвал он к Богу, не отступил
    У Горькой Балки — степной реки.
    Я слышу голос ваш, земляки.
    Он эхом в сердце моем звучит,
    И вместе с вами душа кричит.
    Ты помнишь, реченька, сорок второй,
    Как стала кровной Неве сестрой?
    Вы, реки, тоже сошлись в беде.
    Кровь ленинградцев в твоей воде.
    Речка, реченька, Горькая Балка!
    Вот и встретиться нам довелось.
    Ты не просто полынью пропахла,
    Горькой стала от пролитых слез.
    Сыплет на воду ветер багрянец,
    Ткет ковры из прибрежной листвы.
    Знаешь, реченька, я ленинградец
    И с поклоном пришел от Невы.


На этом можно было и точку поставить, да только эта трагическая история получила свое продолжение. После длительной поездки по Северному Кавказу мы, наконец, вернулись в Ставрополь, где нам предстояло выступить на заключительном концерте. Концерт проходил в огромном здании краевого драмтеатра, который по количеству мест нашей Мариинке не уступит. На этом концерте я решил вынести на суд ставропольских зрителей свои стихи. Но в последний момент внезапно засомневался: стоит ли их читать в такой обстановке? Дело в том, что наше выступление совпало со всесоюзным праздником — Днем работников сельского хозяйства. А потому на сцене исполнялись исключительно веселые песни, танцы, интермедии. Естественно, что и зрители в переполненном зале были настроены на веселый лад. Представил себе, как вдруг совершенно не к месту выхожу на сцену со своей трагической балладой и, понятное дело, всем омрачу настроение. Решил на всякий случай посоветоваться со своим соавтором-композитором.

— Да ты что? — ахнул Щекотов. — Забудь и не думай, иначе грандиозный концерт сорвешь. Неприятностей потом не оберешься.

Доводы были веские вроде бы, и все-таки я колебался. Колебался и тогда, когда встал перед микрофоном. Мое молчание на сцене, видимо, затянулось, и уже по партеру и по галерке легкой волной шумок прошел. И тут внутри себя я совершенно отчетливо услышал голос: «Читай! Это твой святой долг! Долг перед земляками, расстрелянными фашистами на чужбине. Об этом при любых обстоятельствах нельзя умалчивать. Читай! Не смущайся! Смелей!»

И я решительным голосом обратился к залу:

— Дорогие товарищи! — сказал я. — Прежде всего, хочу передать вам привет от города-героя Ленинграда, мужественно перенесшего 900 дней блокады.

Конечно же, в ответ последовали аплодисменты, и пока они продолжались, я успел скосить глаза за кулисы. Вижу — мой добрый друг и соавтор машет отчаянно мне рукой, чтобы я все-таки «пластинку сменил». Но аплодисменты меня поддержали, придали силы и уверенности:

— Выступая в станице Горькая Балка, я неожиданно для себя узнал, что мой город-герой и ваша Ставропольская земля кровно связаны между собою. Здесь ленинградцы тоже пролили кровь за свой родной город.

И дальше перешел прямо к стихам. Всего несколько минут назад зрительный зал был шумный и веселый. А тут при моем чтении воцарилась мертвая тишина. Кончил читать, и снова гробовая тишина. Стало быть, Щекотов прав. Зря я вылез на сцену с такими стихами. В праздничный день — заупокойная тема. И только я так подумал, как внезапно, как мне показалось, стены театра дрогнули, словно их гром потряс. Да, это был настоящий гром и шквал (как хотите называйте) аплодисментов. Мне пришлось снова выйти на сцену, поскольку шквал не стихал. И пока я раскланивался, прижимая руку к сердцу, вдруг, как из-под земли, на сцене появился мужчина, довольно моложавый по виду, но с залысинами и с большим родимым пятном на голове.

— Дорогие товарищи, — обратился неизвестный к своим землякам (голосом довольно бойким, но властным), — позвольте мне от вашего имени поблагодарить поэта за стихи, трагедию, рассказанную в них, мы с вами должны были бы знать, да вот как-то до нас не дошло. Вот и еще неизвестная страница Великой Отечественной войны открылась благодаря этому выступлению. Спасибо!

И вновь продолжительные аплодисменты, а я еще не пришел в себя. Стою на сцене, как во сне. Мужчина крепко пожимает мне руку и уходит. В антракте вдруг кто-то сзади сильно хлопает меня по плечу. В недоумении оборачиваюсь. Опять тот же ставрополец. Как старому знакомому, дружески улыбается, и улыбка прямо-таки до ушей.

— Ну, ты даешь! — переходит ко мне сходу на «ты». — Мы тут вкалываем в поте лица. Разъезжаем по всему краю, стараемся все и вся охватить. А необъятное, — продолжал он как бы в оправдание, то ли мне, то ли самому себе, — не охватишь. А тут приезжают какие-то гастролеры, раз — и в дамки!

Нас во время разговора мгновенно окружает группа широкоплечих и крепких мужчин. Смотрят угрюмо, исподлобья. Что делать, не знаю. В такую ситуацию попадаю впервые. На всякий случай виновато развожу руками.

— Ладно! — смеется «босс». — Молодец! Продолжай в том же духе. Еще раз спасибо за стихи, за очень важные сведения. Завтра мы этим займемся вплотную.

Он снова жмет мне на прощание руку, вслед за ним вся его свита, как по команде, тоже обменялась со мной рукопожатиями. Я облегченно вздохнул, когда все они удалились.

— Кто это? — спросил я, едва очухавшись, у стоящего рядом со мною администратора филармонии.

— Как кто? — гордо улыбнулся тот. — Наш первый секретарь крайкома. Можете порадоваться: самому Первому угодили. А ему угодить очень трудно. Не всегда поймешь, чего он хочет.

Вот такая встреча произошла у меня с М. С. Горбачевым ровно 30 лет назад. Я бы не стал заострять на ней ваше внимание, если бы не одно обстоятельство. Вскоре после того, как я вернулся домой из гастрольной поездки, неожиданно получил письмо из Горькой Балки.

«Слышал о вашем успешном выступлении в Ставрополье, — писал мне Виктор Степанович Петрухин. — Очень хорошо, что на концерте присутствовал наш Первый, и, слава Богу, наш крайком партии зашевелился. По личному указанию Горбачева крайком принял решение об установке обелиска на месте гибели ленинградцев. Собираемся также открыть музей. И вообще корреспонденты и телевизионщики зачастили к нам. Ждем приезда самого Горбачева».

Приезда Михаила Сергеевича Горькая Балка так и не дождалась. В 1979-м году Горбачева перевели в Москву на повышение. Но не это главное. Главное, что в станице был, наконец, установлен обелиск, посвященный памяти погибших ленинградцев. Открыт и музей, посвященный Ленинградской блокаде. Со всех концов Ставрополья приезжают на экскурсию люди, возлагают венки к обелиску.

Моя заветная мечта — снова побывать в станице Горькая Балка. Да только вот здоровье пока не позволяет, да и транспорт на глазах дорожает.

Валерий ШУМИЛИН,
житель блокадного Ленинграда
Рис. К. Почтенной


| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

©VZOV.RU, 2001—2013

Начало   Карта сайта   Контакты   Архив   Наверх