Возьмите карандаш и напишите:
«Совесть»...

Мне не забыть этого мальчика. На вид ему было лет 5-6. Он сидел на коленях своей «привокзальной» матери и жалобно всхлипывал. Чумазый, грязный, опухший. Мама же деловито курила и делала попытки укачать мальчика. Но мальчик не укачивался.

Ему было холодно. Был январь, и с неба шел снег. Так они и сидели, среди скудного скарба, в окружении каких-то сумок и тряпья. Среди таких же, как они, заброшенных, всеми забытых бомжей. Их были десятки, и все они были на одно лицо.

…У привокзальной стены, под открытым небом, в России, в центре Москвы, в начале третьего тысячелетия «от Рождества Христова» коротали Богом отпущенное время люди. Полупьяные, опустившиеся, отвергнутые обществом, хронические алкоголики и проститутки, воры и профессиональные попрошайки, с детьми и без… Мимо сновали люди, дикторши объявляли прибытие и отбытие поездов, милиционеры о чем-то докладывали по рации.

Короче, жизнь текла своим чередом. А ребеночек замерзал в руках у матери, завернутый в рваное и грязное одеяло, и всхлипывал от горя, не в силах уснуть.

Я купил им гамбургер. Он был горячий — прямо из микроволновки. Я спешно сунул его в руки мальчика и… ушел. Что я мог еще сделать? Заканчивалась посадка на мой поезд. И когда отходил состав, я долго-долго смотрел в окно на огни большого холодного города.

А в окне отражались глаза этого мальчика: потухшие, грустные и большие. О, я бы мог взять его с собой, если бы это было возможно! Но мы — будто из разных миров, встретились на мгновение — и разошлись. Будто кто положил между нами пропасть. И хотящие перейти «оттуда» «сюда» не могли этого сделать.

Почему?

Потому что для перехода в «иную», благополучную жизнь им был нужен «поводырь». Тот, кто, к спасению приведя, помог бы им в их грехах покаяться. Но поводыря не было. Да они и не искали его. И, будучи зрячими, оставались слепыми. Равно как и все мы, проходящие мимо и спешащие по своим делам…

О чем это я?

О совести.
Элементарной.
Чело-веческой.

Мы стыдимся упоминать это слово. Ибо она, Совесть наша — как орган атрофированный, зачастую почти уже не функционирует, не сигналит. Мы проходим мимо зеркальных витрин, переживая о том, что не можем многого из выставленного напоказ купить. А вот эти люди, выставленные перед нами напоказ Богом — разве они не укор нам, более благополучным, чем они? Они нас волнуют менее, чем дорогостоящие вещи…

Волнуют ли? Они нас раздражают.

Так стоит ли еще о чем-то говорить- судачить? Может быть, нам делать что-то нужно? Ибо депутаты наши — все спорят и думы думают… в своей Госдуме, опасаясь лишиться своих заслуженных (или незаслуженных?) прав и привилегий.
Министры плутают в экономических лабиринтах и все мечтают Россию сильной державой сделать.
Нефтяные олигархи — нефть качают и страну обогащают валютными поступлениями.

Телевизионщики с правительством судятся-рядятся, мнимую свободу слова защищают, церкви службы служат, продавцы-лоточники продают пиво и воблу соленую, а милиционеры — ловят наркоторговцев.

Все идет, так сказать, своим ходом по вечному кругу. Каждый своим делом занимается. И некого в чем-то упрекнуть. Разве что… Бога. Что плохо за землей наблюдает и детские слезы допускает, и, вообще, со злом недостаточно эффективно борется. Потому, значит, и в Церковь торопиться не следует. Пусть Бог сначала докажет Свою справедливость! А то насадил тут Свои законы и страдать людей заставляет!

И такое приходится слышать…

Свобода. Счастье. Равенство. Братство. Террористы, убивающие царей и грозящие кулаком в небо. Мужик, опрокинувший внутрь себя стакан самогону и демонтирующий церковные колокола. Лидер «тройки», подписывающий обвинительный смертный приговор. Солдат, приводящий этот приговор в неукоснительное исполнение. Могильщик, зарывающий тело. Лектор, кричащий в рупор агитки и цитаты вождей. Скульптор, увековечивающий память марксиста-идеолога. Страна, рыдающая над телом вождя…

«Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется дом ваш пуст».

Это — Господь Иисус, Его слова.

Россия, Россия, сколько раз к тебе приходили пророки, возвещающие — ЖИЗНЬ! Но ты не хотела слушать. Время — тебе плакать. Время — тебя оплакивать. И молиться Богу — о тебе и о всех нас, отступниках великих.

Нас все убивали и убивали.
Мы хотели жить. Хотели радоваться солнцу и вдыхать небесное тепло. Хотели есть нормальную пищу, дышать чистым воздухом.

МЫ ХОТЕЛИ ЛЮБВИ!

А нас — убивали. Ложью. Местью. Коварством. Черствым, бездушным отношением. Вопиющим равнодушием. Безликое, могучее прежде государство, погрязшее в трясине тотального и хронического безбожия, отвернувшее глаза от зеркала, отразившего наше собственное бесстыдство.

Ты медленно, как «Титаник», погружаешься в пучину собственных иллюзий. Где не будет уже света и не будет жизни. Только отголоски прежних бравых гимнов и чьи-то тени. Тени… точно привидения, скользят по экрану нашей памяти — и исчезают, исчезают, исчезают. Навсегда… Тают в потоке времени.

Мы — забудем. Но Бог — нет. Он воззовет прошедшее, и это станет обвинением всем нам. Окончательным смертным приговором.

Если не покаемся…

Я видел с тех пор не раз эти глаза.

Глаза «привокзальных» детей России. В них — ни боли уже, ни вопроса: «За что и почему?» Только — усталость (зола и пепел), только скрытое желание: «Скорей бы!» (а чего — «скорей»?). Что угодно — но скорей! Утра, вечера, жизни, смерти — но скорей бы!

Они, эти глаза, устали жить…

И видел я другое чудо. Люди с кошелками и сумками, томящиеся в очереди… в храм. В предпасхальную субботу они шли таким образом почтить Христа, умершего и положенного во Гроб. Я видел сумки и пакеты с куличами и пасхой — которые люди несли святить… А мне казалось — это сумки, полные грехов неисповеданных.

И лица этих женщин были такими отрешенными. И глаза — такими… спрятанными внутрь себя. Словно в этих кошелках они несли не кулинарные изделия, испеченные в память Иисуса Христа, а… совесть. Совесть они свою несли на освящение Богу.

Входили — выходили, входили — выходили. «О, успеть бы! — мелькала мысль. — Ведь завтра — Пасха! ХРИСТОС — ВОСКРЕСЕ!»

А МЫ — ВОСКРЕСЕ?

Совесть, знаете ли, вещь такая!
Она либо есть, либо ее, простите, нет. Либо она живая, либо мертвая. Либо мы, люди, живем, либо существуем.

А существуем — это, значит, согласно инстинктам: едим, пьем, развлекаемся, одеваемся, детей рожаем, денежки добываем и т. д. и т. п. И тягу, страсть к такому счастью нам внушали с детства. Главная ценность, — нам говорили, — эта свобода и независимость.

А ВЫ КАК ДУМАЛИ! Произошли-то от обезьяны! То есть — ничто животное нам не чуждо! И чтобы жить счастливо, надо бы нам эту самую совесть окаянную — заглушать научиться.

— Как же это? — спросил я однажды одного «специалиста» по этим самым «заглушечным» делам. — Просто! — отвечал «заглушечных» дел мастер. — Заглушки не нами придуманы. Они на каждом углу продаются: алкоголь, порно, наркотики. Казино и игровые автоматы. А еще — желтые газеты и журналы. Ну и телевидение, естественно! Боевички! Пиф-паф! Спрос рождает предложение!

— Гм-м, заглушки! От слова «глушить», что ли? Или «оглоушивать»? Мы что, рыбы?
— Да-да! Закройте глаза, уши, затворите наглухо сердце. Начните жить инстинктами (по Фрейду!) — блаженство-то какое! А вы говорите, религия, совесть!

— А что потом? Когда умрем мы — и заглушки эти с наших ушей и глаз уберут?
— А для этого мы эти самые заглушки и ставим, чтобы не думать о «потом». Зачем? На эту тему — табу. Иначе счастье провороним. Страна жить должна! Развиваться и размножаться!
— С шоколадом «Виспа»?
— Не тормози, брат! Сникерсни!

И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: “Дщери иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?”».

И еще: «Видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря».
Каково вам? Сжалился наш Бог. Мы не сжалились — Он сжалился. Мы предали — Он простил. Мы были извергами — Он нас оправдал.

И это — все. Точка.

Что мог еще сделать для нас, глупых, упрямых и бессердечных, великий Бог? А если Он это сделал для нас (уже), то почему мы тогда говорим, что Он ничего для нас не сделал? И если верим в милосердие Божие, то почему сами тогда немилосердны?
И если признаем, что мы немилосердны по отношению к ближнему, то почему не покаемся?

И если знаем, что сами покаяться в силу своего жестокосердия не в состоянии, то почему тогда не обратимся за помощью к Богу? К Тому, Кто омоет нас Своей бесценной Кровью и наполнит нас Своей любовью?

А мы все заняты восстановлением разрушенной экономики, с цифрами носимся… Но почему экономика-то разрушена? Подумайте! Может, потому и разрушена — что живем без покаяния, уже почти что век воюем с Небом?

Как думаешь, читатель?

Да нет, не о статье этой я говорю. Бумага — она все стерпит.

Как жить-то дальше думаешь?..

	Другие статьи в этом номере:
	Чтоб здоровым быть — совет: не ходите в интернет!..    Дети мира пишут Богу...    Куда уносит нас Виссарион?    Ищу я тебя по свету... (доска объявлений)    Возьмите карандаш и напишите "Совесть"...    Юмор    Это интересно    Новости    Переписка