Пасхальная тайна Церкви

ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА с самого начала было осуществлением надежды, с самого начала евангельская история связа на для нас с катастрофой, из которой рождается победа; разочарование, упадок, уныние, растерянность — и вдруг неожиданное действие чудесной силы Божией.

В этом удивительное отличие христианства и жизни на земле самого Христа от всех священных событий и историй мира. Потому что здесь было восхождение, казалось бы, к какому-то венцу, и вдруг провал и катастрофа полная, так что ученики, Его оставивши, бежали, так что один Его предал и отказался, другие никак не хотели Ему помочь, и Церковь с самого начала была подавлена. И римский историк Тацит, один из первых внехристианских свидетелей, изображая историю возникновения христианства, писал, что основатель этого суеверия был некто Христос, распятый при Понтии Пилате, и подавленное на время суеверие, однако, всё равно вспыхнуло.

Христианство было тем, что было подавлено в зародыше, но вспыхнуло и воскресло. Вернее, я здесь говорю неточно — это не христианство, а Христос, они неотделимы. Ибо, как человек, явившийся в мир, Он вошёл в мир, выражаясь по-человечески, с риском испытать всё самое худшее, что есть в этом мире. Этот риск был почти фатальный, потому что мир таков, что он обращается против доброго всеми своими сокрушительными силами. Поэтому Боговоплощение было почти наверняка богостраданием. И вот здесь Христос не только повторил судьбу гонимых пророков, но Он как бы сошёл на самое дно, в самый ад уничижения тем, что дело Его казалось совершенно разрушенным.

Он не был поддержан церковными властями, у Него не оказалось множества последователей, те последователи, которые были, оказались очень слабы, робки и растерянны. Всё было против Христа, и, когда Он был ведом на Голгофу, Он был брошен всеми — это было самое последнее поражение, которое себе только можно представить. Ничего более глубокого, в смысле неудачи, изобразить было невозможно. Не только не было последователей, но даже женщины шли вдалеке, близкие женщины, евангелист прямо говорит: они издалека следили, следовали за Ним, близко не было никого, только Симон Киринейский, который нёс Крест. А близко были торжествующие архиереи, тупые палачи, которым было всё равно, которые делили Его одежду; и поистине можно было сказать — в корне задавлено только что начавшееся движение. Год или, может быть, три года — это очень мало для того, чтобы создать мировую религию. Мы знаем, что Будда проповедовал до глубокой старости и обходил очень много дорог. Христос прошёл как молния, сверкнул на историческом горизонте — молодой, не получивший ни в ком опоры и никаких санкций.

* * *
Таким образом, Его историческое уничижение было полным, настолько полным, насколько полной была Его внезапная победа. Можно сказать, что христианство есть религия смерти, которая тут же сменяется жизнью. И слова Апостола Павла, которые он впоследствии говорил о себе и о Церкви, как бы показывали, насколько исполнилась жизнь Христа в жизни Его учеников: «Нас почитали мёртвыми, но вот мы живы». Это он говорил уже тогда, и это повторялось постоянно. Постоянно в истории Церкви были невероятные разочарования, и она много раз, казалось, была подавлена, но силой Божией воскресала столько раз, сколько торжествовали над ней её враги, внешние и внутренние.

Причём внешних врагов было, оказывается, гораздо меньше, чем внутренних. Когда читаешь Послания Апостола Павла, видишь, какие страсти, какие споры, какие распри раздирали Церковь изнутри, какие трудности были в общинах, что иногда сам Апостол приходил в отчаяние. И замечательно, что, когда он умер и когда прошло некоторое время после его проповеди, Апостол был забыт, и в тех городах, в которых он основал Церкви, уже его не помнили, и Церковь исчезла. Многие из городов, где были основаны Павлом первые общины, впоследствии ничего не дали для христианства. Он проповедовал в основном в Греции, между тем первоначальное христианство не дало знаменитых центров в Греции; Апостол Павел не проповедовал в Египте, а там развилось христианство более интенсивное. Мы знаем, что самыми великими Церквами послеапостольской эпохи были александрийская, египетская, антиохийская, иерусалимская, но у последней было особое положение; а в Малой Азии, куда Апостол Павел вложил все свои силы, куда Апостол Иоанн вложил все свои силы, Церковь дала меньше, но потом она снова воскресла. Вот из этого пепла явились новые учители Церкви. Из Каппадокии, о которой тогда говорили, что там живут люди самого низкого уровня, о ней говорили, что змея укусила одного каппадокийца и подохла, вышли Василий Великий, Григорий Нисский и другие святители. В Малой Азии возникали большие духовные движения: как бы на пустом месте христианство постоянно воскресало.

Когда христианство ослабевало в греческих странах, оно внезапно начинало давать свои плоды в странах славянских языков, когда Римская империя была внезапно разрушена варварами, слово Церкви стало проникать именно в среду этих самых варваров, когда самые драгоценные наследия Римской империи — право, правовое сознание — были разрушены вторжением гуннов, готов, Церковь Римская сохранила правовое сознание, была оплотом, замком среди бушующих вод, несущим это римское право, римское понятие о единстве, о порядке. Когда на Церковь наступали еретики, бывали моменты, когда казалось, что всё будет разрушено. В начале IV века, когда выступил Арий, дошло до того, что почти все епископы перешли на сторону ариан, и только дьякон Афанасий держался на стороне православия, — и потом православие вновь торжествует.

* * *
Затем приходит новая опасность умерщвления христианства, совершается роковое: императоры становятся христианами. Может быть, для нас это роковое, для тогдашних людей всё иначе выглядело. Я помню, как после войны люди с восторгом встречали открытие церквей, я думаю, с не меньшим восторгом встречали дело Константина христиане Римской империи. Но роковым было то, что Константин не дал свободы вероисповедания, а дал Церкви статус государственной религии, вернее, сначала он дал свободу вероисповедания, но постепенно всё свелось к этому, что было закреплено потом другими императорами и его преемниками. Началось ужасное обмирщение Церкви. Если раньше быть христианином значило подвергаться дискриминации, быть иногда даже в опасности, испытывать что-то трудное в своей жизни, то теперь, чтобы стать царедворцем, надо было быть христианином, даже ещё ревностным, и люди в погоне за чинами, за наживой, за милостью императора стали креститься, посещать храмы, жертвовать на базилики, воздвигать алтари вокруг мощей и т. д.

И казалось бы, тут-то могут торжествовать язычники, Церковь задохнётся под тяжестью собственного здания — и именно тогда в Церкви появляются борцы против этого обмирщения: беспощадный Иероним, бичующий с желчью даже римское общество, Иоанн Златоуст, монах на престоле Византийских Патриархов. И борцы эти, которые часто гибнут в неравной битве, приостанавливают это движение, сохраняют в Церкви то русло, по которому течёт здоровая кровь. А те, что не могли бороться, уходили в пустыню: монашество создало тот ковчег, который сохранил дух Церкви в момент затопления её мирскими силами. А потом приходят императоры-иконоборцы, императоры-цезарепаписты, которые пытаются задушить Церковь.

Сколько раз бывали случаи, когда уже полностью можно было ожидать крушения, и каждый раз Бог посылал Своих пророков и спасал Свой народ. Православная Церковь с XVIII века находится под пятой самодержавного государства, которое делает всё для того, чтобы эту Церковь растлить, унизить, сделать своим ручным псом, отравить её. Главой Церкви объявляется император. Екатерина II пишет, что отныне она является главой Церкви, священники становятся платными чиновниками государства, тайна исповеди нарушается: они обязаны доносить о том, что говорится на исповеди, если это касается государства. Дети духовенства не допускаются ни в какие учебные заведения, кроме семинарий. Разрушается вера, потому что насаждается насильно. В XIX веке у лучших людей России всё это вызывало крайнее отрицание, и такие явления, как Лев Толстой, были не случайными. И только очень тонкие люди, подобные Достоевскому, могли увидеть, разглядеть под этими развалинами подлинный дух Церкви, увидеть там свет. Но мало того, государство, некоторое время внешне ещё державшееся христианской формы, потом сбросило её и предстало в своём подлинном виде, без христианской оболочки, и открыто объявило Церкви войну, сказав, что её не должно быть на земле. И Церковь должна была умереть, потому что перед этим её слишком долго пытали, подобно тому как Христос умер на кресте так рано (Пилат даже удивился), так как Его распятию предшествовало бичевание, муки и пытки.

* * *
Вековое унижение Церкви не позволяло, по-видимому, ей перенести всех этих ударов, и она должна была рухнуть. И, тем не менее, когда всё было истреблено, когда всё было оплевано, осмеяно... Я вспоминаю журналы того времени, с чудовищными кощунственными карикатурами, сделанными людьми, которые когда-то ходили в храмы и были верующими, с садистским наслаждением они топтали святыню, так только могут делать люди, которые были причастны к святыне, такие художники, как Моор и другие, делали что-то невообразимое. Вспомним о карнавалах, которые устраивали в церковных облачениях, когда в фелонях и митрах плясали на эстрадах (впоследствии это было запрещено). А были времена, о которых свидетельствует и наша литература, когда ходили по улицам, распевая похабные песни, с кадилами, наполненными навозом, и в митрах катались на коньках — всё это не могло не разрушать Церковь. Более того, стремление лучшей части духовенства реформировать Церковь привело к обновленчеству с его уродливыми формами и с уродливой установкой. Конфликты между церковными юрисдикциями (Русская Церковь распалась на несколько враждующих между собой юрисдикций), поносящими друг друга, совсем уронили её авторитет. Внутри всё разрушалось, снаружи всё уничтожалось, были закрыты все духовные учебные заведения, постепенно закрывались почти все храмы, Церковь была изгнана из школ, не было ни литературы, ни просвещения, прекратились издания Священного Писания и религиозной литературы, всякая активная проповедь каралась сурово и беспощадно — земля была выжжена, гроб был готов, камень завален и стража была приставлена.

Но удивительно то, что после этого Церковь снова ожила. Я помню, как это происходило после войны, когда всего 100 храмов было на территории всего Союза, но только разрешили открывать храмы, как сразу подали заявления 25 тысяч общин. Помню толпы народа, которые повалили в Елоховскую церковь, в лавру, в которой в это время находились какие-то учебные заведения, общежитие. Один храм открывали — вся площадь была запружена народом. Люди стремились к Богу, хотя иерархи, духовенство в это время не могли ничего дать им: ни подготовленных священников, ни достаточно подготовленных епископов — ничего не было, просто были открытые храмы, где совершалась литургия.

* * *
К этому дню, Пасхе, мы все готовились в силу своих возможностей, готовились воздержанием, молитвой, чтением, в общем, старались это время использовать для углубления своей духовной жизни. К сожалению, иногда бывает так, что с наступлением праздника усилие ослабляется, и потом невольно катимся назад.

Но не нужно забывать, что Пасха — не конец, а только начало, начало призыва: Господь потом призывает учеников, приближается праздник Пятидесятницы, Духа Божия, Которого Он посылает на каждого из нас. Значит, к нему мы тоже должны готовиться, готовиться к дню Пятидесятницы не менее серьёзно. Если в это время нет строгих правил, пищевых и т. д., то должны быть введены усиленные молитвы, чтения, упражнения, совместные беседы для подготовки к празднику Пятидесятницы.

Протоиерей Александр МЕНЬ
(Из книги «Мировая духовная культура»)

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

Начало Карта сайта Контакты Архив Наверх