Газета «Вечный Зов»
электронная версия газеты
Начало
Карта сайта
Контакты
Архив

Номера газет:
2013 год
2012 год
2011 год
2010 год
2009 год
2008 год
2007 год
2006 год
2005 год
2004 год
2003 год
2002 год
2001 год
Отзывы о газете

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

«Мы — русские французы!»


ВЛАДИМИР И ИРИНА ШИДЛОВСКИЕ — русские, но родились во Франции. Там и прожили большую часть своей жизни.

Когда закончилась гражданская война, волна эмиграции хлынула из России в Европу, Китай, США... Среди миллионов людей, оказавшихся за рубежом, были родители Шидловских. Они приняли другое гражданство. Но всю жизнь вспоминали о покинутой Родине.

Спустя много лет их дети вернулись в Россию. Но не навсегда. О сложном чувстве человека, который вырос вдали от Родины, о современной Франции, о судьбах эмигрантов Владимир и Ирина рассказали в этом интервью.

«Я не знаю, кто я такой!»


Мы сидим на кухне в большом старинном доме в центре Петербурга, пьем чай. Владимир вспоминает о своих родных. Они были дворяне. Прапрадед был кузеном знаменитого Кутузова.

— Расскажите про вашего отца.

— Он родился здесь, в Петербурге, и кончил кадетский корпус. Его звали Сергей Николаевич Шидловский. Он был монархист и православный человек. Он воевал на фронте (в 1-ю Мировую — К. Р.). А после революции поехал в Крым и там с Деникиным и Врангелем воевал против большевиков. Он приехал в Париж в 20-м году. Там находились мои бабушка и дедушка — они смогли уехать из Петербурга раньше. Я родился в Марселе. А потом мы все уехали в Марокко, где тоже были эмигранты из России, целая колония. Они потом во Франции сражались против немцев в Иностранном легионе.

— Они воевали с фашистами?

— Да... (Он сбивается, не зная, как выразить мысль.) Но они были против большевиков. И много русских пошли с ними против России… против коммунизма. Мой отец был русский. Но он говорил: «Нет, я не русский, я антикоммунист. Я больше не русский. Я не знаю, кто я, но я не русский».

Владимиру трудно объяснить, как же так. Но еще труднее представить себе состояние русского офицера, который говорит такие вещи. Потеряв Родину, он потерял себя. Известно, что в Великую Отечественную войну часть русских эмигрантов воевала на стороне фашистов. Отец Владимира воевал против них. Но не за Россию, а за Францию.

— А как вам удалось во Франции сохранить ваши традиции, язык?

За него отвечает Ирина:

— Он мало жил во Франции. Он жил в Марокко.

(Владимир): — Бог помог. Он всегда помогает. Там, в Марокко, мой отец с другими русскими построил церковь. У них не было ни сантима. И кто же помог? Араб! Он дал землю... Араб, настоящий араб, марокканец. Митрополит Евлогий освятил наш храм. К нам постоянно приезжал священник.

Они были оторваны от Родины, заброшены за тридевять земель — кучка несчастных людей, у которых был общий язык, общие воспоминания. И общая боль. И, чтоб не потеряться окончательно, чтоб не отчаяться, они построили храм. И стоял этот храм, как напоминание о далекой России. Как надежда: «А может, вернемся?..»

Возвращение


— Вы все-таки приехали в Россию. Почему?

(Владимир): — На нас во многом подействовало православие. Когда мы поженились и жили в Париже, мы часто посещали церковь. Встречались с русскими людьми и разговаривали. Они рассказывали, кто они, откуда...

Ирина с детства посещала русскую гимназию. Ей очень хотелось увидеть Россию.

— Почему мы приехали?.. Дело в том, что я в 80-х приезжала сюда регулярно, занималась туризмом, привозила французские группы. В первый раз мы приехали сюда вместе с мужем, потому что он получил от своей работы путевку в Россию (он был архитектором). Ну, землю я не целовала, как делали другие... Но было много вещей, которые нас сильно потрясли. Нам было очень интересно узнать: что, действительно русские люди — советские граждане — это «гомо советикус», как их тогда называли во Франции, или они оставались все-таки в каком-то смысле нам близкими? И это был первый вопрос. Очень важный для нас. Потому что мы были воспитаны в идее «бело-сине-красный флаг», я входила в русскую организацию молодежи, у которой был девиз: «За Русь, за веру...» А здесь воспитывали пионеров в красных галстуках. И если им зудели одно, то нам зудели...

(Владимир): — Другое.

— Что вас больше всего удивило, когда вы приехали?

(Владимир): — Что все говорят по-русски.

(Ирина): — Смешно, но для нас это был шок. Мы с детства привыкли слышать французскую речь…

— А люди? Они отличаются от французов?

(Владимир): — Люди очень хорошие, добрые.

(Ирина): — Они открытые душой. Странно — сядешь с русскими, сразу можно заговорить на какие-то очень глубокие темы... Сразу можно почувствовать близость к человеку, с которым разговариваешь. А во Франции говорят о политике или о погоде. И отношение друг к другу у людей... нейтральное.

Потерявшие Родину


Владимир и Ирина приняли российское гражданство. Они купили квартиру в Петербурге, нашли своих родных, уцелевших после революции.

(Ирина): — Когда произошел переворот, им было 5 лет. Их родителей расстреляли под Севастополем, в Балаклаве. Взяли и расстреляли без допроса, без следствия...

— А ваши родственники тоже были на службе у царя?

(Ирина): — Да. Мой отец с двумя братьями воевали в Первую мировую войну. А потом, когда был развал армии и демобилизация, разошлись кто куда. Пошли в Добровольческую белую армию. Один из них погиб под Ростовом. А мой отец воевал у Колчака и прошел всю Сибирь. Его послали из Владивостока военным атташе в Японию. Потом, когда все кончилось, он снял военную форму, надел штатское, купил билет на пароход... И уехал в Берлин. И брат его тоже попал в Берлин. Сначала жили там, потом уехали в Париж. Там, в Париже, находился мой дедушка, он был дипломатом, работал в посольстве. Он был двоюродным братом известного доктора Боткина, расстрелянного вместе с царской семьей.

Владимир и Ирина стали немногими из русских эмигрантов, пожелавшими вернуться. И они признаются: «Немногие нас понимают».

(Ирина): — Там, во Франции, среди наших знакомых, есть люди из бывших эмигрантов, которые даже не хотят видеть Россию. Они остались с мыслью о старой, дореволюционной России. Они преданы ей, и они не хотят видеть то, что сейчас происходит.

(Владимир): — Они думают, что в России — по-прежнему большевики...

(Ирина): — И они не хотят в Россию, для них все это кончено. Но они не совсем французы...

(Владимир): — Они не французы.

— А кто же?

Непросто ответить на этот вопрос. Это люди, которые как бы зависли, оказались не здесь и не там. Они не простили своих старых обид. Ненависть к коммунизму перешла у них в ненависть к стране, в которой победили коммунисты. Они любят Россию, которая осталась в прошлом. Но и ненавидят они ту Россию, которая тоже осталась в прошлом. Современной, реальной России они не знают. И при этом они не смогли до конца полюбить Францию, в которой живут. Они никак не могут успокоиться. Пытаясь объяснить все это, Ирина говорит:

— Вы знаете, это огромная трагедия — потерять свою страну.

Земное счастье


— А как сейчас французы настроены по отношению к России? (Владимир): — Они не понимают вашей жизни.

(Ирина): — Журналисты почему-то не любят Россию, это совершенно определенно, и пишут про Россию только гадости. А Путина они иначе не называют, как «бывший полковник КГБ». Французы плохо знают географию и не предполагают, что Россия настолько больше Франции.

— А Франция, ну и другие страны Запада — они хотят, чтобы Россия была сильной?

(Ирина): — Нет. Зачем им сильная Россия?

— Чем люди живут вообще? Интересы какие?

(Владимир): — Работа, семья. Работа съедает все.

— А люди там счастливее, чем здесь?

(Ирина): — По телевизору, во всех журналах говорится: счастье — это смысл жизни. Это самое главное — быть счастливым. Это значит — иметь работу, иметь жену (мужа) и одного или двух детей. Жить хорошо, не делать никому вреда...

— Земное счастье.

(Ирина): — Чисто земное. Дом, машина, собачка...

(Владимир): — И кошка, ты забыла.

(Ирина): — ...и кошка.

— Мы тоже к этому идем. Потребности — они растут...

(Ирина): — Да, только русский человек — он более непредсказуемый, он менее расчетливый. Француз себе выстроит линию жизни и будет по ней идти, он может не думать всю жизнь. Тогда как русский остановится, с кем-то поговорит, куда-то свернет... Русские люди могут встретиться и вдруг... заговорить о Боге. А вот во Франции о Нем не будут говорить, и все! А если вы попробуете, на вас посмотрят с милой улыбкой, как будто вы немножко дурачок...

— Люди в церковь не ходят?

(Ирина): — У них полное равнодушие к церкви...

— К каким странам у Франции тяготение?

(Ирина): — Ни к каким, она считает себя лучше всех.

— Французы очень патриотичные?

(Ирина): — У них самомнение большое. Они считают, что это самая лучшая страна.

«Мы — не униженные люди!»


И, тем не менее, французам нравится в России. Об этом говорит Ирина, которая долгое время работала в сфере туризма. Французы, которые приезжают в Петербург, поражаются красоте нашего города. Им нравятся русские люди, потому что они раскованные, а французы, наоборот, скованные. Они очень хотели бы стать такими, как русские. Им весело с русскими. Им нравятся русские женщины.

— Что есть такое у французов, чему мы, русские, могли бы поучиться?

(Владимир): — Конечно, чистоте.

(Ирина): — Быть чистыми, потому что здесь улицы грязные.

(Владимир): — Всюду мусор, окурки, это просто ужасно. Русская лень — это что-то невероятное!

(Ирина): — Еще мне не нравится, что здесь ни во что не верят. Не верят в свою страну, не верят в свое правительство, не верят в милицию… Это скверно. Не скажу, что во Франции поголовно все верят. Нет. Но во Франции люди чувствуют себя защищенными. А здесь — наоборот...

(Владимир): — И мне это не нравится.

— Вы знаете, почему у нас так? Много раз государство обманывало людей, использовало их, уничтожало...

(Ирина): — Я понимаю, люди слишком много пережили. Их слишком унижали, и они слишком унижены, а я не унижена. И во Франции люди не униженные. Вот что мне нравится во Франции. И вот почему мне хочется возвращаться в Париж.

(Владимир): — И мне!

И они возвращаются. Они приезжают в Россию на лето. Когда лето кончается, они уезжают во Францию. Они остались гражданами Франции. Жизнь на Западе наложила на них отпечаток, привила им любовь к свободе. Ирина в церкви не может надевать платочек — в платочке она чувствует себя униженной, не понимает: «Почему, когда кадят иконам, люди отодвигаются? Мы же тоже иконы!»

Они привыкли уважать себя и не потерпят, чтоб их кто-нибудь унизил.


Возвращаются единицы


— А почему так мало возвращаются в Россию?

(Ирина): — Русская эмиграция считалась предательской. Мы были дети предателей. Сейчас процесс взаимопонимания идет, но потихонечку. Воссоединение Церкви — очень важный шаг... Но должно пройти время, чтобы люди перестали бояться друг друга. Недоверие было вложено с детства. Я думаю, что это поколение должно уйти...

— Многие из тех, кто уехал, ассимилируются и теряют корни. Мой знакомый уехал в Финляндию, и теперь он как финн...

(Ирина): — Нашим родителям пришлось уехать из-за огромной политической проблемы. А сейчас почему уезжают? Потому что хотят больше зарабатывать. Это другая эмиграция, «экономическая». Они говорят: «Я хочу иметь чистую лестницу и не видеть соседа, который бросает окурки», — но они забывают, что они ведь их тоже бросают. Вот про это они не думают. И они из-за этого едут в Финляндию. Их дети, конечно, будут финнами. Потому что они этого хотели.

(Владимир): — Нет, наши родители уезжали совсем не поэтому... Это были не эмигранты, это люди, которых вышибли из России.

— А как вы считаете, все-таки будет возрастать поток иммиграции в Россию из-за рубежа?

(Ирина): — Я не думаю. Нет.

— Почему?

(Ирина): — Возвращаются единицы. Потому что тяжело, слишком трудно. Смотрите, у нас четверо детей, 12 внуков, 4 правнука. Один вернулся. Один приехал. И то это процент какой-то. У других даже этого нет.

(Владимир): — Да, наш внук, он француз настоящий, приехал сюда, и живет и работает здесь. Ему здесь нравится. Он говорит, что это чудная страна.

— А почему другие так не могут?

(Владимир): — У них корни потеряны.

(Ирина): — Нет, это просто среда заедает. Решимости нет. Очень трудно. Вот я мужу предлагаю: давай переедем сюда, в конце концов! А он не хочет.

(Владимир): — А я не хочу.

(Ирина): — Моя Родина здесь.

(Владимир): — Но, опять-таки, разница между мной и тобой… Я француз, я родился в Марокко, во французской колонии. Во мне есть что-то русское. Но ведь я же француз...

Она считает себя русской.

До чего же все сложно, до чего все запутано...


* * *

Будет новое лето, они снова приедут сюда, в Петербург. Будут белые ночи, и запах сирени, и прогулки по питерским улицам. Будут встречи с друзьями и посиделки за чаем, и разговоры о самом главном. Будет все... А потом лето кончится, и они возвратятся во Францию.

8 марта 2001 года в парижской эмигрантской газете «Русская мысль» появилось интервью с К. К. Мельником. Константин Константинович — внук доктора Боткина (а значит, родственник Ирины). Он родился в Ницце в семье белых эмигрантов. Он был советником генерала де Голля, курировал спецслужбы. Для того, чтобы сделать карьеру, ему пришлось уйти из русской среды. Бывший разведчик, ставший издателем и писателем, признается: «Трудно быть русским во Франции!» «Русские эмигранты помнят историю, но не понимают Россию сегодняшнюю. У них нет цели», — считает он. А без цели — как жить на земле?


РАССТРЕЛ

Бывают ночи: только лягу,
В Россию поплывет кровать;
И вот меня ведут к оврагу,
Ведут к оврагу убивать.

Очнусь, и в темноте со стула,
Где спички и часы лежат,
В меня, как пристальное дуло,
Глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею, —
Вот-вот сейчас пальнет в меня! —
Я взгляда отвести не смею
От круга тусклого огня.

Но замутненного сознанья
Коснется тиканье часов,
Благословенного изгнанья
Я снова чувствую покров.

Но, сердце, как бы ты хотело,
Чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
И весь в черемухе овраг.

Владимир Набоков
Берлин, 1927


РОДНАЯ ЗЕМЛЯ

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.

Анна Ахматова
Ленинград, 1961



Материал подготовила
Ксения Романова
На фото: Владимир и Ирина
Шидловские в храме Феодоровской
иконы Божией Матери накануне его закрытия
на реставрацию. Фото С. Романова


| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

©VZOV.RU, 2001—2013

Начало   Карта сайта   Контакты   Архив   Наверх