Я проснулся. Подушка была мокрой от слёз

К ВЕРЕ Я ПРИХОДИЛ МЕДЛЕННО, постепенно, сами обстоятельства жизни невидимо способствовали взращиванию во мне семян православного миропонимания, глубокого и серьёзного отношения к себе, к другим. Кто заронил в мою душу эти семена? Когда я впервые реально почувствовал пробуждение в себе настоящей жизни, себя к настоящей жизни?

Я воспитывался в многодетной крестьянской семье. Носительницей веры в ней, конечно, была мама. Свое мироощущение она никому не навязывала. Но в то же время вера была частью её естества, ею самой.

Для неё было совершенно естественно иметь в доме, на видном месте — в красном углу — иконы. Потому что дом жив иконою, она его сердце, его душа. Дом неотделим от иконы, одно целое с ней. В то время — а это были 60-е годы, если у нас в деревне продавали дом, то домашнюю икону (или иконы, всё зависело от щедрости старых хозяев) передавали новым владельцам. Такая традиция сложилась исстари. Оставляли также часть скарба — утварь, мебель, допустим, скамьи. Так было принято. А сегодня при продаже дома, квартиры — сам наблюдал такое — прежние хозяева розетки из гнезд вырывают, лампочки выкручивают — оставляют новым жильцам голые стены.

Я помню, какие именно были у нас иконы. Это Христос в терновом венце, Богоматерь с Младенцем и Николай Угодник. Иконы всегда были украшены полотенцами, как у нас говорят — рушниками. По большим праздникам мама зажигала лампадку. Замечу, что образ святого Николая обязательно присутствовал в каждой крестьянской семье, независимо от того, была она верующей или неверующей. Впрочем, вера — пусть на генетическом уровне — жила в каждом крестьянине. Пусть во многих она выглядела как следование традиции, как долженствование, но, видимо, именно в формах традиции и долга вера и могла сохраниться, сберечься.

В мою детскую память врезались осколки наших народных православных традиций и праздников. С чувством страха и трепета (как я сегодня понимаю, зарождающегося в детской душе глубокого религиозного чувства) всегда взирал я на украшенный рушником крест, который стоял недалеко от нашего села на развилке дорог. Я думал, что он вершит собой чью-то могилу. А это был обыкновенный поклонный молельный крест.

Хорошо помню я, как отмечался день поминовения умерших — Радуница. В колхозе это был неофициальный нерабочий день. Руководство шло на это, потому что понимало, что народ всё равно не выйдет на рабочие места. В этот день кресты на кладбище украшались полотенцами — рушниками, каждая могила покрывалась нарядной скатертью. Издалека весь наш сельский погост выглядел как пестрое праздничное покрывало, плат.

И мама следовала традиции, исполняла свой долг. Но в этом следовании, делании не присутствовало надрыва, часто присущего долгу. Значит, вера для мамы была всё-таки не просто исполнением обязанностей, а чем-то большим, жизненно необходимым, без чего невозможна и жизнь сама.

Все мы, её дети, были крещены в раннем детстве. Наши крестильные крестики хранились мамой в особой шкатулке. Мама часто напоминала, что наши крестики — у неё, если они нам понадобятся, то их всегда можно будет взять. Мы знали свои крестики. Они были простые, медные, на суровой крепкой нитке. Но мы тогда редко вспоминали о них.

А позже, когда стали взрослыми, когда у нас родились и подросли дети, мы презрели традицию, забыли о своём священном долге — приобщить детей к вере. И даже не заметили, как произошла эта трагедия полной потери православной своей памяти, полного отрыва от Святой Руси. Замедлила её, не дала ей осуществиться мама. Она сама окрестила моих сыновей, своих внуков. И сделала это очень спокойно, без чтения наставлений, без всякой претензии ко мне, к моей жене. Мы были заняты какими-то, как нам тогда казалось, важными делами. Она не стала нас отрывать от них. Запрягла лошадку, посадила детей, вручила им пакет пряников, чтобы не скучали в дороге (а дорога до села, в котором была действующая церковь, была немалой — пятнадцать километров), и поехала. Так мои дети были приобщены к вере, возвращены в традицию.

Но не всё было в материнских силах. Разве мама могла предугадать все обстоятельства, предвидеть все события? Когда одна из дочерей сказала о своём намерении выйти замуж, мама благословила молодых иконой. И подарила им, как и полагается, эту икону. Но после свадьбы брат мужа, выпускник столичного вуза, начальник цеха крупного завода, член партии, обнаружил свадебный подарок матери. Он был вне себя от возмущения и в приступе «праведного партийного гнева» разбил икону. Маму и меня случившееся поразило, потрясло. Я подсознательно чувствовал, что произошла трагедия, пусть ещё не проявившаяся в видимых событиях, что вместе с иконой была разбита и сама жизнь моей сестры, потому что был уничтожен источник радости и счастья. Я очень хотел, чтобы мои предчувствия не подтвердились. Я забыл о них. Но совсем недавно, когда сестра развелась с мужем, вспомнил о своих детских — как я теперь понимаю, глубоких религиозных ощущениях. Причины для распада семьи у сестры были. Жизнь не сложилась. Первый её ребенок с детства признан инвалидом. Второй родился мёртвым.

О своем религиозном (во время моей учебы в вузе оно называлось идеалистическим) понимании мира я узнавал от других людей. В частности, преподаватель научного атеизма при сдаче зачёта сказал мне: «Да вы, молодой человек, идеалист!» — «Но разве это плохо? — возразил я ему. — Идеалистами были Платон, Гегель. Но их труды изучают, на их мысли ссылаются». Ему особо нечего было возразить на мою филиппику. И он поставил мне зачет, как знатоку Платона и Гегеля. Конечно, тогда никаким знатоком их я не был. Но сейчас я уже по-настоящему прикоснулся к христианской литературе, в частности, к огромным книжным сводам — «Жития святых» Дмитрия Ростовского, «История Русской Церкви» митрополита Макария.

Читаю святых отцов. Например, очень люблю труды афонского монаха Никодима Святогорца (1749-1809). В частности, его книгу «Невидимая брань» в непревзойдённом переводе отца Феофана Затворника. Меня потряс язык этой книги. Современные писатели неспособны так писать, так строить фразы, им недоступен такой высокий слог! Приведу отрывок из главы «О благодарении Бога». Ведь благодарение — одно из важнейших положений православной педагогики. Я знаю этот отрывок наизусть.

Делай то, что хочет от тебя Бог, окружая тебя Своей щедродательностью.
Чего же хочет Бог?
Окружая тебя Своими благами, Бог хочет, чтобы ты, видя их, непрестанно вспоминал о Нём.
И помни.
Хочет, чтобы ты прилепился к Нему всей любовью.
И прилепись.
Хочет, чтобы ты ни в чём не отступал от воли Его и всем благоугождать Ему старался.
И делай так.
Хочет, чтобы ты во всём на Него, единого, полагался.
И положись.
Хочет, чтобы ты, поминая, как многократно оскорблял благодетеля своего злыми и срамными делами своими,
сокрушался о том,
каялся о том,
оплакивал то,
пока не умиротворишься со своей совестью и не примешь удостоверения, что и Бог простил тебе всё.
И делай так.
Видишь, как обширно поле благодарения, как обильны способы исполнения сего долга.

И вообще сегодня я многое знаю, многое понял. Во всяком случае, так мне казалось до последнего времени.

Я приобщился к Церкви, прочёл много мудрых книг. Но всё это я сделал для себя, не видя, не замечая, что происходит рядом.

Старший сын стал часто приходить домой пьяным. А однажды из милиции пришла повестка на моё имя. Просили явиться по поводу хулиганского поведения сына. Надо было платить большой штраф, иначе дело передавали в суд. Собрали деньги, заплатили.

Сказал я сыну: «Перекрестись перед иконой, что ты больше не допустишь подобного, не введёшь отца в такое недоумение!» (У меня дома есть замечательные иконы старинного письма: Христос, преломляющий хлеб, и Николай Угодник.) А он мне как-то виновато, покаянно: «Папа, а я и не умею креститься...» — «Ну, тогда прочти молитву...» — «А я и не знаю молитв...»

Я был изумлён этим обстоятельством больше, чем проступком сына. Я увидел в этом своё страшное упущение. Я сказал ему: «Ты можешь жить, как считаешь нужным, можешь ни с кем не считаться, но Бога — бойся, почитай...» И, ничего более не сказав, отпустил его. Долго сидел молча на кухне.

Ночью мне приснилось детство: мама, которая учит меня креститься. «Сначала так, малыш, — сверху. Потом так, сынок, — справа...»

Я проснулся. Подушка была мокрой от слёз.

Виктор Рославлёв,
преподаватель истории, г. Смоленск

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

Начало Карта сайта Контакты Архив Наверх