Тайна поэта Бориса Корнилова

Окончание, начало в № за сентябрь-ноябрь 2013 г.

ВОТ ВЕДЬ КАК ПОРОЮ БЫВАЕТ В ЖИЗНИ! Большой путь проделал Борис Корнилов из заволжского города Семёнова к брегам Невы. А багаж-то какой! Всего-навсего тетрадка стихов, написанных убористым почерком. А какие это стихи! Начнёшь читать — глаз не оторвать. Написаны крепко, хотя ещё много в них наивного. Ведь это первая проба пера. Очень много в них есенинских интонаций. Это чувствовал сам молодой поэт, считавший себя учеником великого мастера слова. Борису так хотелось выслушать мнение Сергея Есенина. Может быть, он разобьёт его творчество в пух и прах, кто знает. Это не страшно. Страшным оказалось другое: их встреча оказалась у гроба покойного.

«А мне Есенин нравится!»

В канун приезда Корнилова в Ленинград Есенин покончил с жизнью в гостинице «Англетер». Борис оказался среди многотысячной толпы читающей публики, пришедшей проводить в последний путь своего кумира. Вместе со всеми Корнилов не скрывал своих слёз. Наконец, придя в себя, он стал размышлять, что же ему теперь делать в большом незнакомом городе. Корнилов решил остаться в северной столице. Он быстро сориентировался. Нашёл объединение литгруппы «Смена», познакомился с ходу с молодыми дарованиями — поэтами Павлом Васильевым, Ярославом Смеляковым, Ольгой Берггольц, ставшей впоследствии его женой. А те его, в свою очередь, представили собравшемуся в тот день довольно большому кругу любителей поэзии. Встретили его добро-желательно. Попросили заволжского гостя почитать что-нибудь своё.

Ольга Берггольц впоследствии вспоминала: «В начале 1926 года на одном из собраний нашей литгруппы выступал коренастый парень с немного нависшими веками над тёмными, калмыцкого типа глазами, в распахнутом драповом пальтишке, в косоворотке, в кепочке, сдвинутой на затылок. Сильно по-волжски окая, просто, не завывая, как тогда было принято, он читал стихи. Одно начиналось так: «Айда, голубарь, пошевеливай, трогай, / Коняга, мой конь вороной. / Все люди, как люди, проедут дорогой, / А мы пролетим стороной». А второе начиналось так: «Усталость тихая, вечерняя / Зовёт из гула голосов / В Нижегородскую губернию / И в синь Семёновских лесов».

Его просили читать ещё. И он охотно читал нам весь вечер».

Борису Корнилову сильно досталось тогда за прочитанные стихи. Были и защитники, конечно, но нападающих было больше. Они явно преобладали. Впрочем, все сходились на том, что пишет он эмоционально крепко, но идеологически невыдержанно — есенинщина так и прощупывается.

— А мне Есенин нравится! — бросил вызов Корнилов аудитории. — Это же настоящий поэт, не то что другие. Как много их сейчас расплодилось, всяких там лизоблюдов. Хоть бы совесть поимели, лгут, меры не зная. А Есенин пишет всё, как сам чувствует, как ему сердце подсказывает. Ради него я и приехал в Питер. Да вот...

— Забудь ты о нём, — наседали спорщики, — выбрось из головы, а то сам без головы останешься. Тем более он запрещён. От книг Есенина дух дурной исходит, на молодёжь особенно влияет. С толку и стариков сбивает. Так что он издаваться больше не будет. Он не наш!

— Не ваш, зато мой. И я от него отрекаться не собираюсь. И мне плевать, что печатать больше не будут. Повторяю: он не ваш, а мой! И он вовсе не умер. Жизнь его продолжается, она в его стихах, которые никогда не умрут в памяти народной. И я пойду по его стопам.

«Там медведя корёжит медведь…»

СО ВТОРОЙ ЖЕНОЙ Людмилой Борнштейн

Вот такая обстановка царила тогда в литературных кругах. И породил её не кто иной, как Лев Троцкий, ещё державшийся, хотя и с трудом, у власти. И пользовался при этом большим авторитетом. В статье «Памяти Есенина» Троцкий утверждал, что гибель Есенина была абсолютно закономерной. Обосновывал он это тем, что тот оказался не сродни «эпической катастрофической» революции. Ей не нужен такой тонкий, нежный, интимный лирик. В настоящее время, кипучее, революционное, лирики оказались как бы не к месту и неизбежно, по закону революции, естественного отбора, их поэтические судьбы должны ломаться при столкновении с бурной эпохой. Грустно, не так ли? Корнилов, слыша пронзительную ноту есенинской тройки оголтелой («Напылили кругом. Накопытили. И пропали под дьявольский свист...»), словно уговаривает себя («Дней былых по полям не ищи!»). Там, где всё «сверено» и «взвешено», уже нет места для стремительного полёта птицы-тройки, Руси, которой «дают дорогу другие народы и государства». Увы, «век шествует своим путём железным». Но разве можно раз и навсегда поставить крест на прошлом, с которым связывают русичей тысячи кровных нитей?

«Это русская старина, / Вся замшённая, как стена, / Где водою сморёна смородина, / Где воде незабвенность дана, — / Вот она, поседевшая Родина, / Где на каждой лесной версте, / У любого кержачьего скита, / Русь, распятая на кресте, / На старинном, / На медном прибита. / Там медведя корёжит медведь. / Замолчи! Нам об этом не петь».

«Медведя корёжит медведь» — сдаётся мне, что здесь явный намёк на гражданскую войну, когда брат на брата пошёл войною во имя светлого будущего. Он, как и Есенин, поначалу принял Октябрь, оправдывал кровопролитие в гражданскую, без которого не обойтись, но затем всё наладится, утихомирится, всё изменится к лучшему.

Есенин приветствовал Октябрь такими стихами: «Небо, как колокол, / Месяц — язык. / Мать моя — Родина, / Я — большевик!»

Затем всё-таки Есенин заколебался: «Отдам всю душу Октябрю и Маю, / Но только лиры милой не отдам». А затем вовсе отрёкся от большевизма, свидетельство тому — «Страна негодяев» и «Москва кабацкая», где поэт утверждает, что народ запил оттого, что обманул крестьянство Октябрь: обещал вернуть землю, которой прежде помещики владели, но не только не вернул, но и отобрал последнее, не оставив ровным счётом ничего. Бухарин горой стоял за крестьянство, пытался удержать Сталина. Но бесполезно. И хотя Николай Иванович по-прежнему внешне был со Сталиным в нормальных отношениях, по-прежнему возглавлял правительственную газету, он уже был обречён. Сталин терпеливо ждал, когда его соратник по партии напишет Конституцию СССР, чтобы потом уже прибрать его к рукам, как и всё его окружение, в том числе и Бориса Корнилова, которого Бухарин, как я уже отмечал, печатал временами в своей газете и в своей речи на Первом съезде писателей восхвалил, поставив в пример многим литераторам. Но Бухарин, да и сам Корнилов чувствовали, что дни их сочтены. Как только, наконец, появится советская Конституция, Сталин моментально присвоит этот труд себе, и — «Прощай, молодость!»

«Нас утро встречает прохладой…»

Страна давно утопала в крови. Здоровье Бориса резко ухудшилось. В ожидании, когда за ним придут, он, как и многие другие, стал попивать и в такие молодые годы всё чаще думать о смерти; не скрывал он этого в своих стихотворных сборниках: «Может быть, а может быть — не может, / Может, я живу в последний день, / Весь недолгий век мой — выжат, прожит, / Впереди тоска и дребедень. / День бы синей изморозью капал, / Небо бы тускнело вдалеке, / Я бы, задыхаясь, падал на пол, / Кровь ещё бежала бы в руке. / Впрочем, скучно говорить о смерти, / Попрошу вас не склонять главу, / Вы стихотворению не верьте, — / Я ещё, товарищи, живу!»

Правда, маленькая надежда появилась. На экраны неожиданно вышел первый звуковой советский фильм с «Песней о встречном», которая сразу стала очень популярной. Её запела вся страна в тысячи голосов, выходя на демонстрации в праздничные дни. Пели вплоть до падения советского строя. Её до сих пор помнит старшее поколение, да и молодёжь, отправляясь в походы, берёт её в дорогу: «Нас утро встречает прохладой, / Нас ветром встречает река. / Кудрявая, что ж ты не рада / Весёлому пенью гудка? / Вставай, не спи, кудрявая! / В цехах звеня, / Страна идёт со славою / На встречу дня».

Столько лет песня жила и продолжает ещё жить! Музыку к стихам, написанным Корниловым с большим вдохновением, создал молодой композитор Дмитрий Шостакович. А поскольку песня постоянно звучала и в эфире, и на парадах, то, можно сказать, появилась надежда, что Бориса не тронут. Вероятно, она даже понравилась самому Сталину. Как можно после этого делать из поэта, преданного советской власти, врага народа?

Забегая вперёд, скажу, что можно. Песня гремела на всех площадях, даже когда её автору пустили пулю в затылок. За что, спрашивается? После убийства Кирова по приказу вождя в декабре 1934 года репрессии в стране усилились. Брали всех поочерёдно, не считаясь с должностями и званиями. Брали и тех, кто заседал в Кремле. Брали крупных учёных и писателей, поэтов, художников, артистов, не говоря о простых людях. Из друзей Бориса Корнилова чудом выжил один Ярослав Смеляков, отсидевший в ГУЛаге целых 17 лет. Перед войной были уничтожены самые талантливые полководцы, начиная с Тухачевского. Нет, я не берусь перечислять всех, кто пострадал, это невозможно. Их миллионы! «Метаморфоз такого рода / Мир от созданья не видал, / Как стал народ врагом народа, / А он один народом стал».

К слову сказать, ещё в школьные годы мне в руки попались два коллективных песенника, выпущенных ещё до войны. В обоих была опубликована «Песня о встречном». В одном песеннике было сказано: «Слова Бориса Корнилова», в другом — «Слова народные».

«Жители! Спасайте ваши души!»

ТРОЦКИЙ СЧИТАЛ, что гибель Есенина была неизбежной

Но вернёмся к продолжению нашего повествования. 1933 год. Борис Корнилов, кроме того что был отличным поэтом, был ещё и мужественным человеком. На него в печати началась травля. Видя, что происходит в стране, он обратился к своим соотечественникам со стихотворением, которое появилось по недосмотру цензуры в одном из последних его сборников. Привожу эти строки: «Жители! / Спасайте ваши души! / Заползайте в комнатный уют. / Скоро монотонно, прямо в уши / Голубые стёкла запоют. / Не кичась непревзойдённой силой, / Я шагаю в тягостную тьму — / Попрощаться с яблоней, как с милой / Молодому сердцу моему. / Встану рядом, от тебя ошую. / Ты, пустыми сучьями стуча, / Чувствуя печаль мою большую, / Моего касаешься плеча. / Дождевых очищенных миндалин / Падает несметное число. / Я пока ещё сентиментален, /Оптимистам липовым назло».

И как бы в пояснение к этим стихам есть в том же сборнике и такие стихи: «Так написать теперь никто не может, / У критики характер очень крут. / «Пошлятина», — мне скажут, уничтожат / И в порошок немедленно сотрут».

КОРНИЛОВ попал под молох И. В. Сталина

Нет, при всём своём желании не смогли изверги стереть поэзию Бориса Корнилова в порошок. Руки коротки! Поскольку перед нами поэт от Бога. И сдаётся мне, что, возможно, он был тогда, как никогда, близок к Богу. Во всяком случае, молитва, которая мне неожиданно попалась в его книге, одна из тех, которые пишут кровью сердца, готовясь к смерти. Чувствую, что он молился сам, но по понятным причинам приписал молитву одному из героев своего повествования, вложив в уста раскулаченного крестьянина. Приведу небольшой отрывок, и вы сами убедитесь в этом. «Возводя к небу очи, / Он сказал Богу: — Отче! / Отче, праведный Боже, / Научи, посоветуй, / Как прожить в жизни этой, / Не вылазя из кожи. / Нам покой смертный вырыт: / Путь к могиле короче. / Посоветуй нам, Отче, / Пожалей бедных сирот!..»

Бог мой, какая «заботливость» у большевиков. Уж постарались! И ямы, называемые «могилами», вырыли, чтоб особенно не перетруждать себя перед расстрелом несчастных.

Его стихи живут и ныне

Очень жаль, что мы не знаем, где похоронен сам Борис Корнилов. «Где его могила? На Кавказе? / Или на Кубани? Иль в Крыму? / На Сибири? Но ни в коем разе / Это не известно никому!»

Да, так мы и не узнаем, где похоронен большой поэт. Но он откликнулся на наш зов. Представьте себе, это его стихи. Как будто о себе писал, заглядывая в будущее. Вечная ему память! Да, он живёт с нами: песнями и стихами.

Вот буквально на днях я услышал в исполнении одного барда новую его песню «Качка на Каспийском море». Правда, текст несколько перелицован. Неизвестный мне автор музыки при этом не изменил ни одного слова поэта. Просто составил припевную часть из корниловского же текста. Вот как примерно звучит эта песня: «От Махачкалы до Баку / Луны плавают на боку. / И, качаясь, идут валы / От Баку до Махачкалы. / Нас качало в казачьих сёдлах / Так, что стыла по жилам кровь. / Мы влюблялись в девчонок подлых, / Нас укачивала любовь».

К сожалению, новое поколение почти ничего не знает об этом поэте. И хотелось бы, чтобы взоры нынешней молодёжи обратились к этому большому российскому поэту, чтобы книги его не залёживались на библиотечных полках.

Большие претензии у меня и к издательству «Детская литература». Почему до сих пор не выходит в свет удивительная сказка для малышей «Как от мёда у медведя зубы начали болеть»? Увы, эта прекрасная сказка выпускается как приложение к взрослым стихам в сборниках поэта. А детям совершенно незнакома, хотя её вполне можно причислить к классической детской литературе. Уверен, что малышам и даже папам и мамам она пришлась бы по душе. Тем более что сейчас наблюдается кризис в детской литературе. А корниловская сказка — классическое произведение. И оно вполне могло бы стоять в одном ряду с творениями для ребят таких мастеров, как Чуковский, Маршак, Хармс, Заходер... Будем надеяться, что издательство для детей откликнется на это требование времени.

«Страна идет оравою навстречу тьме!»

В заключение своего трагического повествования о гибели классика советской поэзии Бориса Корнилова хочу в двух словах поведать о презентации первого и довольно объёмистого стихотворного сборника, увидевшего свет двадцать лет спустя после расстрела. Презентация состоялась в хрущёвскую «оттепель» после столь долгого молчания. Проходила она в довольно тесном помещении — в ленинградской «Лавке писателей», переполненной публикой. За прилавком стояли ленинградский и приехавшие издалека литераторы, лично знавшие Корнилова, во главе с Ольгой Фёдоровной Берггольц, поведавшей собравшимся, сколько сил и труда ей стоило, бегая по высшим инстанциям, полностью реабилитировать своего покойного мужа и выпустить в свет этот долгожданный сборник. Среди выступавших особенно запомнился мне поэт Борис Ручьёв. Осенью 1938 года он оказался в одной камере со своим другом и собратом по перу. Борис знал, что неправый суд приговорил его к расстрелу, и мужественно ждал своей очереди. День был праздничный: как писал С. Маршак, «День седьмого ноября — красный день календаря».

— Это от пролитой крови он красный, — сказал Корнилов своему тёзке-поэту.

Это всё, что он сказал. В камере стояла мёртвая, гробовая тишина. Как вдруг тишину прервала его же собственная песня. Пели полюбившуюся всем «Песню о встречном». Молчаливый до этого заключённый поэт подхватил слова песни, но в несколько исправленном виде: «Усни, не плачь, кудрявая, / Но помни обо мне. / Страна идёт оравою / Навстречу тьме!»

Между прочим, по признанию самой Берггольц, «кудрявой» шутя называл её муж.

Будем откровенны. Эта тьма ещё не рассеялась в наш непростой новый век. Тем не менее тучи медленно отступают. И сквозь них пробиваются отдельные лучики. И невольно вспомнились строки из первого варианта «Продолжения жизни», предвиденного ещё в 1933 году: «Мы в мягкую землю ушли с головой, / Нас тьма окружает глухая. / Мы тонкой во тьме прорастаем травой, / Качаясь и благоухая. / Но я поднимаюсь и снова расту, / Темнею от моря до моря. /Я вижу земную мою красоту / Без битвы, без крови, без боя».

Золотые слова! Это и есть истинное продолжение жизни. Оно заключается и в стихах самого поэта: настолько они современны. Оно от поэта передалось и нам, старшему поколению. И молодому тоже. И дай Бог, чтобы предсказания Бориса Корнилова оказались пророческими!

Валерий ШУМИЛИН
Фотографии: Интернет

| К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |

Спаси вас Господи!

Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.

Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru

Начало Карта сайта Контакты Архив Наверх