|
|
— Дима, расскажите о себе. — Я родился и вырос в Киргизии. Батя — кузнец… — А я слышала, были в роду казаки… — Были, были в роду казаки. Там же есть казаки — семиреченские. Ну, сейчас уже меньше осталось, потому что уехали многие и уезжают. Я как раз 90-е годы застал, когда русских резали. — За что? — Да ни за что. За то, что русские. В газетах я читал, что русские — агрессоры, они хотели переделать нас, но мы вернём всё наше, мы соберём весь асфальт и поедем на арбах, как наши предки… — Да уж… — В начале 90-х всё поменялось вдруг резко. В восемь вечера русских на улице нет, все боялись на улицу выйти. — А нельзя за себя постоять было? — Нет, мы уехали все. Да как уезжали ещё! На границе сказали нам: «Всё выгружайте!» Даже банки с закрутками — всё, что маманька моя заготовила. Батя сказал: «Хорошо», и разбил все закрутки. Сказал: «Я вам ни банки не оставлю!» Как меня брали в СОБР— А как вы решили актёром стать? — Случайно. Я вообще не думал, что актёром стану. Я же сварщиком был и сапожником, с батей в кузне работал, асфальт укладывал и кровли крыл. А однажды пришёл к нам сосед, говорит: «Пойдём в СОБР!» Он в СОБРе работал. А мы тогда только приехали, жили в Воронеже. Нас три брата. И он говорит: «Пойдём, у нас кастинг будет! В Абхазии народ побило, сейчас будут добирать». Пришли на кастинг. Нас там отдубасили как следует. Побегали, попрыгали. И командир мне говорит: «Несите документы». А мы пришли без документов, от соседа. А на следующий день мы документы принесли, он открыл, говорит: «Вы что, дураки, что ли? У вас же российского гражданства нет, что ж вы сразу-то не сказали? Мы вас под молотки пустили!» Так и не стал я собровцем. Сестра мне посоветовала: «Поступай в актёрский». Я говорю: «Какой актёрский, мне уже 25!» — «Ты попробуй!» Ну, в общем, она как-то меня убедила. — И сразу получилось поступить? — Я ещё сам удивлялся: как так, люди по пять, по шесть раз поступают, а я первый раз… Как-то так получилось. — А потом? Не все куда-то выбиваются… — Ну, из нашего курса, по-моему, я один стал актёром… Нет, пара девчонок ещё, остальных раскидало. А я вот как-то отравился этим делом, мне было интересно. Почему я похож на бандита
— А я приехал в Питер и как раз попал на кастинг. Снимали сериал, там нужен был Вован, бандит… (Смеётся.) — По внешности отбирали? — По внешности. Меня всё время принимают за блатного: «Ты сидел, что ли?» — «Нет, не сидел». — «А вот, как зэк, разговариваешь…» А я в Азии вырос. У нас говор такой, его многие путают с зоновским. Или вот на корточках там все сидят. Жестикулируют во время разговора. Невольно-то перенимаешь что-то. И поэтому, когда мы с режиссёром начали общаться, он обрадовался: «О, Вован, Вован!» Вот так я стал играть бандитов. — В жизни были такие знакомые? — Были, конечно! Я видел бандитов самых разных мастей. Но люди есть везде. Там тоже люди есть, не все же там маньяки да педофилы-убийцы. — А где они вам попадались? Это время такое бандитское было? — Да нет. Просто там, где я рос, лагерей было много. Росли уже все по понятиям с детства. (Смеётся.) Все ребята у нас брились налысо. Если кто-то не бритый, то все удивлялись: «А-а! Волосатик!!!» — Всё потом пригодилось в работе? — Конечно! «Голубых» не играю!— Какая роль в кино у вас любимая? — Джексон из «Ментовских войн». — Борец за правду… — Да. — А вам не кажется, что мало положительных героев в современных фильмах? — Мало! Да и фильмы-то о чём? Снимаем якобы о жизни. Но ведь 90-е давно прошли! Они закончились, а фильмы продолжаются, и в них одно и то же. Стрелялки, стрелялки, стрелялки… Мне надоело, честно говоря. Я с удовольствием бы снялся в хорошем фильме, например, по Шукшину, но нет такого, а семью-то кормить надо. — Мне кажется, по Шукшину бы у вас получилось. — Ой, Василия Макарыча я обожаю! В институте я начал читать его книги, изучать его жизнь — и так полюбил его, просто безумно! Мы с другом сделали программу — целый цикл шукшинских рассказов читали в театре. Вот если бы по Шукшину сейчас снимали… Хотя сейчас уже, наверно, не получится так снять. — Какую роль хотелось бы сыграть? — Мне жаль, что не сыграл я… Митьку Карамазова! Ну, сейчас-то по возрасту поздно. Достоевский мне нравится, и всегда очень нравился этот его персонаж. Очень близок он мне. Может быть, потому что я сам греховодник. — А приходилось вам отказываться от каких-то предложений? — Да, конечно. Мне маньяка сыграть предлагали. Ни маньяков, говорю, ни гомосеков я не хочу играть. Ну, гомосеков мне и не предлагают. (Смеётся.) Хотя нет, однажды один режиссёр… Я сказал ему: «Всё, до свиданья!» Понимаю Герасима
— Кого ещё хотелось бы сыграть? — Герасима… — Ой! Это же самое таинственное произведение в русской литературе! — Мне он так по душе! Прямо чувствую я его! — По-моему, все дети в школе задают такой вопрос: «Зачем Герасим утопил Муму?» Он всё равно потом ушёл от барыни, так почему он не ушёл с собакой? — Меня этот вопрос тоже мучает. — Тайна русской души? — У меня в жизни тоже был случай, всю жизнь его помню. Когда мальчишкой был, батя принёс мне щеночка-овчарку, Мухтаром назвали. И я его вырастил. Я его очень любил. Он никого к себе не подпускал, только меня. Мы в своём доме жили. А потом продали дом, собаку было некуда девать. Там оставлять нельзя, а отпустить — он всё равно обратно прибежит. И мне отец сказал, чтоб я его отвёз… и сдал на комбинат… — На какой комбинат? — Ну, на тот… где собак на мыло пускают. А я был в пятом классе. Я всю ночь уснуть не мог. И не послушаться не мог. Отец порол, если чего не так. Он вообще порол нас каждую субботу. Где-нибудь ведь обязательно нашкодишь, ну и вот… У нас были кровавые субботы. Утром я проснулся, взял Мухтара и гулял с ним целый день. А он чувствует всё. Хлеб даю — не берёт… До вечера я с ним ходил. А потом уже — всё, комбинат сейчас должен закрыться… (После паузы). И я его отдал. Мне дали рубль двадцать. Я их в реку выкинул, заплакал… Надолго после этого ушёл в себя. Отец, видимо, понял, что неправильно сделал. Первый раз за всю жизнь подошёл ко мне, стал объяснять: «Ты пойми, по-другому нельзя было сделать…» Отца я простил. А Мухтар… до сих пор он мне снится. Как его привязали, а я уходил. А он рвался с верёвки, визжал. Я оглянулся — побежал… Батя был неплохой— Суровый был отец… — Суровый, но справедливый. Но ему-то в детстве тоже доставалось. Дед его тоже порол. Он однорукий был после войны. Люди после войны — они все… — Злые, что ли? — Не то чтобы злые, но такие вот… жёсткие… Батя тоже был жёсткий. Сказал — и попробуй не сделай! Ну, а с другой стороны, он батя, мы любили батю, он у нас на руках умирал. Наказывать надо детей, а куда же без этого. — Ну, а вы как своих детей воспитываете — жёстко? — Да нет, сейчас время другое, да и вообще, мы жили в Средней Азии, там же каждый второй в лагеря уходил. Здесь наркотиков не было, а там всегда были наркотики. Вот батя и воспитывал… Он по-другому не умел. Единственный момент — когда я сарай спалил. Он только пшена накупил, комбикорма, бензина, а я ночью полез со спичками играться, что-то там поджёг, подзатушил, оно затлело… А утром просыпаемся — ба-бах, сарай горит, шифер взрывается, бензин горит… А батя закупил огромный бак… И всё сгорело. И он узнал, что это сделал я. Я думал: мне конец… Но он мне только запретил гулять. И для меня всё это время был вопрос. Я в армию шёл — думал, в армии про это думал, с армии пришёл и спрашиваю: «Папа, а вот помнишь, я сарай спалил?» — «Конечно, — говорит, — помню». — «А ты же меня даже пальцем не тронул, почему?» — «Ну, так я же тебя бы убил!» Чудеса в моей жизни
— Дима, а были какие-то чудеса в вашей жизни, где бы вы чувствовали руку Божью? — Ой, конечно, не раз. Я однажды, дурень… Может, это не надо рассказывать? Вырезал из бумаги распятие… Ну надо ж додуматься было: распятие нарисовать и туда свою голову вклеить, фотографию! И снится мне сон: я стою на пригорке, смотрю снизу вверх, и вижу над собой огромный крест, тяжёлый, и туман кругом, и этот крест вот прямо надо мной. Мне жутко, просыпаюсь: да к чему же это, не пойму? А мне уже, балбесу, было лет восемнадцать. Опять снится мне этот сон: крест, крест, крест… И ещё, и ещё раз. А маманька увидела это распятие у меня — испугалась: «Да ты что делаешь, — говорит, — дурень!» Сорвала всё со стенки: «Нельзя!» И правда — через несколько дней я получил ножевое ранение. — Вы это связываете с тем, что сделали? — Не знаю, но за всё же нужно отвечать. Я был тогда на грани — и выжил. — А когда вы осмысленно к вере пришли? — Я всё время шёл к Богу. Но как-то придёшь — и опять отойдёшь. Постепенно… — Может, был какой-то человек, который как-то повлиял на вас? — Мама, конечно. Помню, так загуляешь дня на два, на три, на четыре… Ну, уже после армии, я балбес-то здоровый был… Ночью домой захожу потихоньку, все спят, только маманька перед иконами стоит, молится. «Живой, — говорит, — ну и слава Богу! Тогда и я посплю!» Сейчас я думаю: да что же я над матерью-то издевался… Все спят, а она молится. Да она и сейчас за меня тоже молится. Вот она меня к Богу-то и привела. Приколы на съёмках
— Бывает что-то интересное на съёмочной площадке? — Случается, да. Как-то ехали мы на гастроли. Иду по вокзалу. Как раз шли «Ментовские войны». Я бритый был, рубаха нараспашку, цепь висит… И — мне линейная милиция навстречу. Они аж в лицах все переменились, значит, начинают вспоминать какую-то оперативку. Идут и глазами меня поедают… А я понимаю, в чём дело. Я думаю: дай-ка, я им подшучу! Шага три от них сделал, раз — на них обернулся, смотрю — они на меня смотрят. И как я дал!.. Они — за мной: «Стоять!» Я забегаю в свой вагон, сажусь в купе, они влетают следом: «Блин! Дак ты же Джексон!» — «Да!» — «А что ты побежал?» — «Да пошутил». Ну, потом они с коньячком пришли... Ещё помню — я беглого зэка играл в сериале. Мне нужно было по сюжету прыгать в воду, резать фээсбэшников, которые за мной охотились. А вода ледяная! Фээсбэшникам что — они в галстуках, костюмы водолазные надели, под обычными не видно. А я в зэковской робе, замёрз! Говорю директрисе: «Заказывай баню». И вот мы поехали с Димкой (актёр Дмитрий Поддубный — К. Р.). Подъехали на «Мерседесе», оба в зэковских робах. Заходим, я зову администратора: «Братишечка! А нету водочки?» — «Щас будет!!» Фьить! Принёс нам водочки. «А закусочки?» — «Щас принесём!!!» Всё, накрыл нам. «Садись с нами!» — «Нет!» — «Да садись!» Он сел, а сам какой-то напряжённый. Мы начинаем разговаривать. «Вот в этом дубле надо было сделать так, а в этом…» Тот слушал-слушал: «Блин, так вы артисты, что ли?! Тут вся баня на ушах! Мы подумали — авторитеты какие-то…» И ещё было... Этот же фильм, но уже конец съёмок, снимали на острове. Там деревенька и сосновый лес, и храм стоит. В деревне к нам привыкли. Выделили домик, где мы переодевались. И по сюжету была драка, и меня зарезали в лесу. Я говорю: «Ну, я пошёл переодеваться». А они остались доснимать. Я в гриме, в этой робе, весь в кровище, автомат в руках. Иду спокойно, все меня в деревне знают. А туда, в эту деревню, приезжают иногда паломники, туристы. И навстречу мне идёт мужик с женой и прямо зеленеет весь. Они проходят мимо. И я вдруг слышу за спиной голос этого мужика (тонким, сдавленным голосом): «Ты видела?! Это же зэчара!!!» — А бывает иногда такое, что на съёмках забываешь, что это съёмки? — Нет, конечно, нет! Как можешь забыть, если тут: «Камера, стоп! Давайте дубль, давайте дубль»? Ты никак не забудешь, что съёмки. Напомнят! Учитесь любить!— Что в жизни вас радует в данный момент? — Радует то, что дочь у меня родилась. Радует, что народ в церковь идёт. Ведь наша жизнь — она не просто так дана. Господь нам даёт понять: ну, окунитесь в эту грязь и поймите, что такое жить без Бога! Пока мы не поймём, мы будем мучиться. — А огорчает что? — А огорчает то, что медленно идёт процесс. Но всё-таки идёт. Приходишь в храм — народу больше. Слава Богу! Кто-то просто зашёл посмотреть, и его зацепило. Вот ханыга пришёл раз, другой, а в третий смотришь — он уже почище, уже начал о чём-то задумываться. Был ханыга, а стал человек. — Вы считаете, что есть подвижки к лучшему? — Я верю в то, что будут перемены к лучшему. Может быть, через войну, через страдания. Что заслужили, то и получаем. А как же иначе? Отмыться нам нужно! Грязь просто так сама не отпадёт. А грязи-то ой как у нас накопилось у всех! — Сейчас многие мечтают о деньгах, о славе, о красивой жизни. Всё общество заражено этим, в особенности молодёжь. Что бы вы пожелали таким людям? — Самого главного — быть с Богом. То есть Божьей благодати пожелал бы всем. Увидеть свои грехи да покаяться, пока не поздно. И ещё научиться любить своих ближних. Я знаю, как это непросто — любить. Но хотя бы попробуйте! Беседу вела Ксения РОМАНОВА Фотографии из архива семьи Быковских | К оглавлению | К следующей странице |
|
|