|
| К оглавлению
| К предыдущей странице
| К следующей странице |
Его нельзя было не любить...
Николай Рубцов в воспоминаниях
ПОЗНАКОМИЛСЯ Я С РУБЦОВЫМ В 1962 ГОДУ. Мы — участники одного поэтического семинара в Литературном институте. В первый учебный сентябрь нас послали на работу в колхоз, расположенный под Загорском. В местном клубе мы дали литературный вечер. Самый большой успех выпал на долю Рубцова. Стоя на краю сцены, он читал громко, уверенно, и, отвергая жестом руки заслуженные аплодисменты, переходил от хохм о флотской жизни к любовной лирике, к стихам о Вологодчине.
Слушая его, я лихорадочно думал, с чем же выступлю я.
Когда Рубцов кончил и объявил мою фамилию, я сказал:
— Я не буду читать вам своих стихов, лучше я прочту вам стихи Есенина.
По реакции слушателей видно было, что я не ошибся...
Вечер кончился поздно. Нас искренне благодарили.
Рубцов подошел ко мне радостный и хлопнул по плечу:
— Молодец!
Я ответил, что молодец Есенин, а не я. Но Рубцов всерьез возразил:
— Брось! Ты надумал прочесть его, а не себя. Потому и молодец...
* * *
Признание Рубцова началось в среде прозаиков. Они держались от поэтов обособленно. И вот допустили к себе поэта Николая Рубцова. Этому способствовала гармонь, на которой тот играл. Перебирая лады, он наклонялся к мехам, точно слушая само зарождение каждого звука, каждого вздоха. Рубцов играл и пел:
Ах, что я делаю, зачем я мучаю
Больной и маленький свой организм!
Ах, по какому же такому случаю —
Ведь люди борются за коммунизм...
Припев подхватывали дружно, хором, так, что стекла дрожали от голосов:
Ах, замети меня, метель-метелица!
Ах, замети меня, ах замети...
Эта песня сменялась другой, тревожной, сумеречной по настроению:
Потонула во тьме отдаленная пристань.
По каналам промчался (эх!) осенний поток.
По дороге неслись сумасшедшие листья,
Да порой раздавался (эх!) милицейский свисток.
Есть в песнях Рубцова обнаженная искренность, душевный надрыв, роднящий их с романсом. Что ни говори, они находили у слушателей мгновенный отклик понимания. За них Рубцова полюбили многие. Недаром Анатолий Передреев сказал мне, что, только услышав песни Рубцова, он по-настоящему оценил его талант.
* * *
 |
НИКОЛАЙ РУБЦОВ на могиле отца. | |
Одно время мне пришлось с неделю жить с ним в комнате.
Рубцов как-то достал из-под кровати баул. А когда раскрыл его — я ахнул. Кроме зубной щетки и пары носков, он был весь заполнен кипами пожелтевших листков с ровными «кирпичиками» строф. С невольным уважением я сказал:
— Коля! Да тут, наверняка, на книгу наберется.
А он меня серьезно поправил:
— Нет, Миша, здесь на две книги.
Какой-то приятель Рубцова, ленинградец, работавший в типографии, набрал ему и переплел в единственном экземпляре сборник. Его он мне и сунул тогда: «На, почитай...»
Сборник выглядел, как настоящий. На обложке стояло название: «Волны и берег» — или близко к тому. Я раскрыл наугад страницу... Рубцов ушел и вернулся через несколько часов. У меня под вечер состоялся с ним, пожалуй, самый длинный разговор за все время нашего знакомства. Вкратце он сводился к тому, что надо ему «что-то делать», что нельзя же все время играть на гармони для друзей, следует разнести стихи по редакциям, пойти к какому-нибудь влиятельному писателю, пора издавать книгу, он ведь уже не мальчик...
Рубцов слушал меня, лежа одетым на койке, с потухшей папиросой во рту. Мне было двадцать. Ему — лет двадцать семь, в его активе уже лежали десятки стихотворений, ныне хорошо известных. Вероятно, я подтвердил ему своим пылким выступлением многие из его обычных мыслей. Он соглашался со мной и казался серьезным, сосредоточенным.
* * *
Шутка и смех — частые спутники молодости. Однажды Рубцов в перемену между лекциями прочел следующие стихи о нашем житье-бытье:
Встретил нас Налдеев,
встретил нас Шувалов,
Собралась веселая семья:
Вадик Куропаткин,
Миша Шаповалов,
Роза Хуснудинова и я!
Вадик Куропаткин стать
марксистом хочет —
Маркса поднимает он на щит.
Миша Шаповалов весело хохочет,
Роза Хуснудинова молчит...
Поясню: Налдеев — преподаватель, вел спецкурс по текущей советской литературе; Шувалов читал историю КПСС. Вряд ли до них дошло это сочинение студента Рубцова, а мы, «веселая семья», смеялись.
* * *
Два раза только видел я Рубцова с книгой в руках. Потому и помню: книгами этими были Библия и Пушкин. Рубцов никогда не стремился блистать эрудицией. Все же по семинарским занятиям, по разговорам с ним я почувствовал: он любит русскую классическую поэзию, а в XX веке ему особенно близки Блок и Есенин.
Рубцов знал жизнь вологодской деревни. Знал — и с ранней юности мечтал вырваться из знакомого круга: дом, улица, околица, поле, лес... Вырвался. Сезонами плавал в море, ловил рыбу, лихо, по-матросски мотал заработанные деньги, так что и земля «качала» его основательно. Потом Рубцов оставил флот, жил в Ленинграде, работал на заводе. С годами «им овладело беспокойство — охота к перемене мест». Он стал по натуре своей «перекати-поле». Мог выйти из комнаты, покинув дружеское застолье, никому ни слова не сказав, уехать к трем вокзалам и, на ночь глядя, отправиться в деревню, в Вологду, в Питер. Проходит время. Замечают отсутствие Рубцова. Где же Коля?.. Никто не ведает.
В деревне он отдыхал от города и городских приятелей, в городе наверстывал упущенное в те дни, когда он ходил с берестяным кузовком по болоту, собирая клюкву.
Меня же терзают грани
Меж городом и селом...
* * *
Студент Р., прозванный за мужественную осанку и зычный голос «полковником», однажды разыграл Рубцова. Тот читал стихи в какой-то компании. Только он кончил, «полковник» ему и говорит:
— Так-так, гражданин Рубцов. По-вашему, выходит, колхозы наши живут плохо, народ нищенствует. Что же это получается, а?!
И грозно смотрит на Рубцова. Вдруг тот побледнел, но, пытаясь отшутиться, отвечает:
— Да что ты, Толя, нельзя же так буквально. Ведь стихи...
Но Р. вошел в роль. Суровая непроницаемая маска на лице. Стукнул тяжелым боксерским кулаком по столу:
— Молчать!.. Я давно слежу за вашим, так сказать, творчеством. Должен признаться: сочинения ваши наводят на серьезные размышления...
Рубцов не выдержал, пулей выскочил за дверь. Благо был в шапке и пальто, — на улицу. Поймал такси, и — на вокзал. С первым же поездом уехал в Питер.
Р. стыдили. Он оправдывался: «Я же в шутку. Другие поняли. Не знал я, что он слабонервный».
* * *
«Звезда полей» — лучшая книга Николая Рубцова. Я прочитал ее в Волгограде с неослабевающим вниманием.
Через несколько месяцев по приезде в Москву я остановился в «родном доме» на улице Добролюбова. Утром с полотенцем выхожу в умывальную комнату и застаю такую картину: перед зеркалом Рубцов огрызком гребешка старательно зачесывает набок реденькую прядку.
Поздоровались. Он сразу:
— Ты видел мою книгу?
— Я купил ее в Волгограде.
— Читал уже?
— Да.
— Ну и как тебе? — с вызовом, но и с живой нотой беспокойства.
— Очень хорошая, настоящая книга получилась. Поздравляю тебя.
— Нет, правда?
— Я правду говорю.
— Спасибо, Миша. Твое мнение мне дорого...
Он еще не совсем привык к похвалам, мои слова были ему приятны.
Михаил ШАПОВАЛОВ
Добрый Филя
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог...
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живет.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
— Филя! Что молчаливый?
— А о чем говорить?
Памяти матери
Вот он и кончился, покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.
Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.
Там поле, небо и стога,
Хочу туда, — о, километры!
Меня ведь свалят с ног снега,
Сведут с ума ночные ветры!
Но я смогу, но я смогу
По доброй воле
Пробить дорогу сквозь пургу
В зверином поле!..
Кто там стучит? Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных…
А может, мама? Может, ночь —
Ночные ветры?
Девочка играет
Девочка на кладбище играет,
Где кусты лепечут, как в бреду.
Смех ее веселый разбирает,
Безмятежно девочка играет
В этом пышном радостном саду.
Не любуйся этим пышным садом!
Но прими душой, как благодать,
Что такую крошку видишь рядом,
Что под самым грустным нашим взглядом
Все равно ей весело играть!..
Зимняя песня
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное — все забывается,
Светлые звезды горят!
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь...
| К оглавлению
| К предыдущей странице
| К следующей странице |
Спаси вас Господи!
Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru
|
|
|
