Монахиня
| ...Она как-то светло и даже вдохновенно сказала,что
считает себя счастливой, что легко и с радостью уходит
из земной жизни. Я заплакала. Она сделала усилие, перекрестила
меня и настойчиво отослала спать. А когда через несколько
минут я все же вернулась — она была мертва. |
 |
 |
Память! Это удивительное свойство психики
человека дает возможность передавать духовные ценности вослед
идущему поколению и приумножать нравственные традиции.
Я считаю своим долгом поведать о монахине-подвижнице, которая
убежденно пронесла глубокую веру в христианство и оставила
глубокий добрый след на своем жизненном пути.
Известно, что огонь одной свечи в храме может зажечь тысячи.
Это относится и к духовному светильнику людей. Его огонь не
меркнет, и никакие политические бури не способны погасить
его. Так было во все времена.
До сих пор нельзя однозначно ответить на вопрос: почему люди
уходят в монастырь? Это очень деликатный вопрос. Любопытство
в каждом конкретном случае несовместимо с таинством души.
Чаще всего — это желание найти свое назначение в жизни, созвучное
миропониманию.
Мне посчастливилось с четырех до семнадцати лет быть рядом
с бывшей монахиней Досифеей, в миру Раисой Алексеевной Богомоловой.
Все, что я напишу — узнала из личного общения с ней.
Она была прекрасна, как мадонна...
Родилась Раиса Алексеевна примерно в 80-х
годах XIX столетия в богатой семье коренных жителей Санкт-Петербурга.
Закончила гимназию. Фотография запечатлела ее красивое лицо
с выразительными лучистыми глазами. В 19 лет не было у нее
ни усталости, ни суеты жизни, ни отчаяния. Для нее были открыты
лучшие салоны высших петербургских кругов, но она сразу после
смерти родителей, в 19 лет, ушла в монастырь и полученный
в наследство капитал полностью отдала на его строительство.
После принятия пострига, в монашестве носила имя Досифея.
Она прошла полагающиеся ступени иерархии и была в высоком
духовном сане. Во время Советской Власти за строительство
монастыря ее посадили в тюрьму. Просидела она долго. Примерно
в 1929 году мой папа взял ее на поруки (бытовало такое выражение).
Раиса Алексеевна приходилась родной теткой первой умершей
жены папы. Я была от второго брака, и мне в ту пору было четыре
годика.
Я помню волнения и хлопоты, связанные с пропиской. Помню тот
день, когда впервые увидела ее. Она и в пожилом возрасте была
красива. Бледное лицо с двумя маленькими родимыми пятнышками
напоминало облик классической мадонны. Она как бы шагнула
из своего прошлого в очень жестокое для нее время, вынужденно
сменив рясу на предельно скромную светскую одежду.
Живя в семье, где советский строй и уклад жизни принимались
безоговорочно, она никогда не заводила нарочито разговоров
о Боге и не вносила религиозных элементов в мое воспитание.
Была терпелива и очень доброжелательна ко всем. Не было у
нее ожесточения на жизнь, на трудную судьбу. Целые дни она
трудилась по домашнему хозяйству, занималась моим воспитанием.
Время было несозвучно ее убеждениям.
В отдельной полутемной комнатке, отапливаемой керосинкой,
был сосредоточен ее духовный мир в окружении икон, книг, горящей
лампады. Она терпеливо несла свой крест. А личность-то была
незаурядная. По мере моего взросления я многое узнавала про
ее современников и сподвижников.
О монастыре
Теперь о монастыре. Он был построен в Тверской
губернии вблизи города Весьегонска, на месте падения крупного
осколка метеорита. Люди рассматривали это событие как повеление
Всевышнего к строительству храма.
Огромный камень так и остался лежать у самого въезда в святую
обитель. И величали-то монастырь в народе «Камнем». Где-то
близко протекал родничок — исток великой Волги.
Уклад монастырской жизни был типичным. Моление, труд, добрые
дела. В своих мастерских сестры вышивали бисером, стегали
одеяла, занимались иконописью, трудились в цветнике, на огороде,
на ферме, на пасеке. Вокруг были деревни.
Матушка Досифея мне рассказывала про крестьянских ребят, я
их даже знала по именам и представляла в своем воображении.
Особенно любила слушать рассказы про цыган, про таборную жизнь,
а их вокруг монастыря было много. К сожалению, я была мала
и не хотела слушать про знакомство тети Раи с Марией Николаевной
Толстой, сестрой писателя, которая жила в Шамардинском монастыре.
Меня больше увлекали эпизоды, связанные с самой поездкой к
ней в монастырь, с различными дорожными приключениями.
Мое воображение будоражили природные стихии, встречи с животными
на пути, и я просила многократно об этом повторять. А когда
тетя Рая пыталась мне рассказать о беседах в монастыре с графом
Л. Н. Толстым, то после произнесения ею слова «граф» я сразу
выражала свой категорический протест и настоятельно просила
рассказывать про цыган.
Это было время моего детства, и в школе мы были напичканы
отрицательными образами царского времени. Вот такую интереснейшую
возможность я упускала.
У нас бывали Ахматова и Орбели
Позднее я старалась прислушиваться и что-то
осмысливать из разговоров взрослых, среди которых были друзья
моего отца: И. А. Орбели — директор Эрмитажа, Анна Ахматова
и др.
Они с глубоким почтением относились к Раисе Алексеевне, и
полемика их разговоров всегда носила глубокий философский
и очень уважительный характер. Это я наблюдала и уже понимала.
Потом мне оставалось только памятью возвращаться к тем дням
и перебирать услышанные фрагменты — воспоминания, относящиеся
ко Л. Н. Толстому, к его сестре и тому времени. Летние школьные
каникулы мы с тетей Раей ежегодно проводили в Поповке, под
Ленинградом. Напротив нашей дачи была действующая церковь,
построенная в стиле зодчества Севера. В ней служил отец Михаил.
В свободное время тетя Рая церковь посещала, но не было в
ее образе жизни фанатизма! Ничего она не делала напоказ. Живя
с ней в одной комнате, я не слышала громких молитв. Только
в часы нашего безмолвия, перед сном, я понимала, что она в
эти минуты с молитвой отрывалась от всего земного и пребывала
где-то там, в дали, одной ей известной и понятной... Мне передавалось
ее состояние, и я притихала...
Знала я, когда усну, она будет долго читать при фитильке керосиновой
лампы.
В Поповке, в доме учителей местной школы Федоровых, постоянно
жила очень старенькая бывшая игуменья — настоятельница монастыря
«Камень». Вместе с ней жила матушка Поликсена, которая изредка
зарабатывала на пропитание тем, что стегала одеяла. Мы ходили
навещать этих старушек. Они постоянно одаривали окружающих
своим посильным бескорыстным трудом. Я их очень любила.
Смерть монахини
Последние дни жизни Раисы Алексеевны были
типичны для ленинградских блокадников.
В нашей большой ленинградской квартире на Канонерской улице
19/21 жизнь еле теплилась в двух комнатах. В одной лежала
обессиленная мама, в другой тетя Рая. Я была сандружинницей
и домой лишь прибегала.
В один из январских дней 1942 года, поздно вечером, меня позвала
тетя Рая и попросила достать из шкафа рясу и прочие предметы
культа, полагающиеся по ее сану.
Во все это она просила ее одеть сразу после смерти и отвезти
в морг, который был в тупике нашей улицы. Она как-то светло
и даже вдохновенно сказала, что считает себя счастливой, что
легко и с радостью уходит из земной жизни. Я заплакала. Она
сделала усилие, перекрестила меня и настойчиво отослала спать.
А когда через несколько минут я все же вернулась — она была
мертва.
Чувства мои всколыхнулись по-особому. Я поняла, что тетя Рая
посвятила меня в последний миг в самое сокровенное, о чем
думала, уходя из жизни... Я позвала свою двоюродную сестру
Милочку Дугину, мы одели тетю Раю в монашеское одеяние и оставили
в холодной комнате.
За несколько дней скопили ее хлебный паек и выменяли его у
морга на примитивный фанерный гроб, сработанный умельцем-блокадником.
Морозным январским днем мы с Милочкой укрепили гроб на детских
саночках, привязали топор и привезли в Никольский собор. Нашли
служителя, сказали, что привезли монахиню, и попросили позвать
священника.
Пришел батюшка и двое певчих. Все вместе внесли монахиню Досифею
в храм, поставили в центре холодного собора, и был совершен
христианский обряд.
А потом, по заснеженным улицам и по льду Невы, добрались до
Смоленского кладбища. Разбросали топориком снег среди торчащих
крестов; вырубили кусочек промерзшего грунта; поставили на
снег гроб; положили сверху маленький единственный кусочек
земли; гроб прикрыли снегом и поклонились...
Я и сейчас в памяти вижу этот далекий блокадный день и заново
в нем пребываю... В наследство от моей тети Раи у меня остались
светлая память да молитва, написанная ее рукой, которую она
мне вшила в военную гимнастерку.
Матушка Досифея и Лев Толстой
Матушка Досифея и Лев Толстой думали о мироздании
по-разному. Как известно, Толстой отвергал религию, но, видимо,
у него была необходимость перед смертью в полемических разговорах
с монахиней, и это заставляет задуматься.
Возможно, она была для него интересной и авторитетной личностью.
Во всяком случае, они оба видели смысл жизни в духовности
и добродетели, и в этом у них была общность.
Жизнь доброго человека Толстой сравнивал с дождевой тучей,
которая напоит природу, освежит все вокруг, даст жизнь и исчезнет.
Наверное, такое сравнение совпадало и со взглядами монахини
Досифеи.
Не погас духовный светильник, зажженный однажды и навсегда.
Его огонь и сегодня светится по всей Руси и помогает человеку
оставаться Человеком. Мерцание же горящих свечей в голубоватой
дымке храма всегда напоминает о любви и сострадании к людям.
Валентина Шарапова,
специально для «В. З.»
На фото:
так выглядел Троице-Пятницкий
женский монастырь.
|
