Судьба и песни Анны Герман
Удивительная певица.
Удивительный голос.
Удивительная судьба.
Все в ней было удивительно — в этой хрупкой женщине, поразившей нас своим неземным обаянием.
Ее голос жив, хотя самой певицы вот уже 20 лет как нет с нами... |
 |
 |
Родословная Анны Герман уходит корнями во вторую половину XVIII в. Тогда, при Екатерине II, из Голландии, спасаясь от преследований католиков, в Россию эмигрировали протестанты-меннониты. Они осели на казачьей Кубани, под Армавиром. В семье Мартыне, называвшей себя «русскими голландцами», кроме голландского говорили на немецком и русском. Мать Анны, Ирма Бернер, так вспоминает о своих родителях: «Особый образ мышления, религиозность... Отец не терпел вранья. Всегда говорил: поступай справедливо и никого не бойся. Я из семьи богатой не материально, но — морально...»
Путь к песне
Анна с детства увлекалась живописью и хорошо рисовала, поэтому, окончив школу, подала документы во вроцлавскую Высшую школу изящных искусств. Но жить было трудно, семья снимала восьмиметровую комнату в коммунальной квартире на окраине Вроцлава, и Анна решила выбрать более практическую специальность — поступила на геологический факультет Вроцлавского университета.
О карьере певицы Анна тогда и не думала. А первая встреча с публикой произошла так. Ей восемнадцать лет. На свадьбе подруги-сокурсницы она поёт «Ave, Maria». «Я первый раз вышла петь людям. У нас в Польше такая традиция: на свадьбе надо обязательно спеть или сыграть для молодой пары "Ave, Maria" — на счастье».
Именно с «Ave, Maria» Анна всегда связывала свою судьбу певицы, своё служение людям. Этим ангельским приветствием она часто открывала свои концерты.
* * *
Работая в Жешувской эстраде, Анна знакомится с композитором из Варшавы Катажиной Гертнер, и та предлагает ей спеть свою песню «Танцующие Эвридики».
Ветер разгулялся в переулках,
Он играет на деревьях,
Как на струнах.
Это поёт Орфей,
Или деревья так шумят...
|
«"Эвридики" принесли мне славу», — говорила Анна. С этой песней она много и успешно выступает, а в 1964 г. исполняет её на фестивале песни в «польской Венеции» (г. Ополе), под проливным дождём на открытой сцене. Первая премия. Затем эта её первая «звёздная» песня звучит на международном фестивале в Сопоте (третье место). «Мне просто повезло с "Танцующими Эвридиками", — писала Анна. — Мелодия хорошо ложилась на мой голос; текст, создающий лёгкий, будто акварельный образ, необычайно понравился мне; аранжировщик одел "Эвридик" в прелестную воздушную тунику, а в целое всё объединил превосходный оркестр Стефана Рахоня. Хотела бы я ещё испытать такое полное счастье...»
* * *
Пластинка с итальянской песней «Вернись в Сорренто», записанная Анной Герман в Польше, попадает в Италию, и вскоре певицу приглашают туда. Осенью 1966-го она подписывает на три года контракт с миланской студией грамзаписи «CDI».
* * *
Анна полюбила Италию, особенно южан — за их живую любовь и веру. «Они доброжелательны к людям, независимо от того, с севера человек или с юга. Они ещё не заражены самой страшной болезнью нашего времени — бесчувственностью, равнодушием к судьбе живого или умирающего на их глазах человека. Им присуща глубокая, искренняя любовь к родной земле. Кто хоть раз слышал, как поёт о ней южанин, тот мне поверит. У итальянцев вообще сильно развиты родственные чувства. Привязанность итальянских сыновей к своим матерям вошла в пословицу. То же самое относится и к религии. Итальянцы веруют горячо и глубоко...»
В 1967 г. в Виареджо Анна Герман получает «Oscar della simpatia» («Оскар симпатий»). Ей предстояло выступить с концертами в связи с праздником газеты итальянской компартии «Унита». Первый из них — в городе Форли — закончился около часу ночи. Вместо того чтобы переночевать в местной гостинице, она была вынуждена ехать в Милан: там уже был оплачен номер, и «хозяева» не хотели впустую потерять деньги. Поздно ночью на горной дороге произошла страшная автокатастрофа: водитель, который вёл машину со скоростью 160 км/час, заснул за рулём и прозевал поворот...
27 августа 1967 года... «Эвридики» были последней песней, которую Анна исполнила накануне.
«За гранью смертельного круга»
Аварию заметили лишь утром. Водителя нашли без сознания в разбитом «фиате» и повезли за 80 км в Болонью. Анну отбросило от машины так далеко, что её нашли не сразу. Теряя кровь, она лежала в холодной сырой канаве до тех пор, пока за ней не вернулись. Из Польши срочно вызвали мать и Збигнева, жениха Анны.
— Это был кошмар...— вспоминает мать. — Её поместили в монастырь, потому что не было рядом родных, близких. Думали, там и умрёт... Я словно окаменела, не знала, что делать. Анечка лежала вся разбитая, без памяти...
Благодаря настойчивости Збигнева её перевезли в больницу. Большая потеря крови, переломы позвоночника, обеих ног, левой руки, сотрясение мозга (при том, что шофёр отделался переломами кисти и ноги). Сознание вернулось лишь на седьмой день. В ортопедическом институте сделали сложнейшую операцию. «Пять месяцев лежала "замурованной" в гипс до самого носа, ещё пять — полная неподвижность без гипса. Два итальянских госпиталя и три польские больницы старались вернуть меня к жизни. Было неясно, срастутся ли кости, смогу ли ходить. Через два года начала упражнения с памятью — ведь я не помнила ни одного текста песни», — так коротко Анна говорит о трёх мучительных для неё годах, полных физических и душевных страданий.
«Прекрасный человек,
и как будто в душу к тебе смотрит»
Возвратившись на эстраду, Анна Герман не просто поёт, она общается со зрителями. «Один на один», глаза в глаза, сердце к сердцу — об этом она мечтала всегда. Не думая о каком-то сценическом образе, оставаясь естественной, как в обыденной жизни, Анна беседует со зрителями о творчестве, о песне, о любви и счастье...
Журналистка Лия Спадони пишет о «магии её творчества», «контакте со зрителем»: «Она шла к нему всю жизнь. В её представлении контакт со зрителем приближался к понятиям всеобщего братства, всемирной гармонии... Он был для неё чем-то глубоко интимным, из области человеческих, а не условно-сценических отношений, ибо так раскрываться, как это делала она, можно лишь при абсолютном доверии, при полной взаимности, в редкие счастливые минуты жизни, которые она испытывала на сцене почти всегда».
* * *
Анна не возвышала себя на эстраде, она христиански преображала её. Она так доверялась всему лучшему в человеке, что не ответить взаимностью, не устремиться душой навстречу этой живой любви, обращённой лично к тебе, было невозможно. Она верила в богоподобие человека, в то, что Бог любит каждого. И воплощала в своём искусстве это христианское понимание драгоценности Личности.
На её концертах рождалось преображающее единение в любви. Исчезали географические границы и границы в душе: «Вот ведь, полька, а такая своя...» В этом, видимо, и кроется секрет удивительной притягательности личности Анны Герман. Самая своя, самая родная певица. Её голос затрагивает все струны твоей души. Герман выходит за границы эстрады, превращая её в действо «глубже искусства», делая зрителей соучастниками.
Может быть, тайну её личности, её душу выражает вот этот тон кроткой любви, в каком она обращалась к эстонскому другу: «Всю ночь шёл дождь, и день такой же сегодня. Но мне не грустно, я знаю, что ты меня ещё не забыл, а я тоже могу отключиться и не слушать, о чём говорят люди, а быть в мыслях с тобой...»
«Гори, сияй, моя звезда...»
Лето 1972 года. Долгожданные двухмесячные гастроли по Союзу. Первый московский концерт в Летнем театре сада «Эрмитаж» Анна неожиданно завершает старинным русским романсом «Гори, гори, моя звезда».
«Анна поёт его... Это — воспоминание, прощание, налетевшее, пролетающее! Её голос скользит, и сдержанно и прихотливо, по грифу печали, и задерживается внизу, на повороте молчания — и, перед тишиной, медлит, еле уловимо кружась над pianissimo. В зале совершенная тишина...» (А. И. Цветаева). У Анны Герман этот «мужской» романс звучит совершенно по-новому, наполняясь личным молитвенным переживанием. Из глубины «измученной» души, трепетного сердца она излучает затаённую веру. Почему Анна поёт трагическую и одновременно торжествующую «Звезду» в финале концертов — как нечто главное, что она хочет сказать? Она уже пережила «умру ли я» и поняла, что «у каждого человека есть своя звезда. Может быть, любовь, работа, материнство... И нужно делать всё, чтобы свет её не мерк. Моя звезда — песня...»
Мы сегодня, по сути, забыли, что такое песня. Культура песни утрачена: мы не слушаем, а слышим ударные шлягеры, и даже не столько слышим, сколько смотрим танцевальное шоу, для которого «песня» — лишь средство. Анна Герман возвысила, одухотворила песню.
Ещё во время болезни певицы Качалина (редактор студии грамзаписи фирмы «Мелодия» — прим. ред.) прислала клавир подаренной Анне Герман Пахмутовой и Добронравовым «Надежды». Кто лучше её «выучился ждать», жить надеждой?.. Теперь Анна записывает «Надежду» на «Мелодии», быстро и легко, «почти без голоса», как сказала Качалина.
Анна исполняет «Надежду» в финале гастрольных концертов. Песня молниеносно становится знаменитой, её поёт вся страна.
* * *
«На экране война, разруха, пожары, виселицы, голод, дым, грязь. И над всем этим адом — песня любви, песня щемящей нежности. Нежности! Чистоты!..» — такой видел режиссёр Е. Матвеев будущую песню для снимавшегося в 1977 г. фильма «Судьба», и исполнителем её — именно Анну Герман. «Эхо любви» Е. Птичкин и Р. Рождественский написали специально для неё.
В студии звукозаписи разместился оркестр кинематографии, дирижёр взмахнул палочкой, и началась репетиция. Анна сняла туфли и стояла босиком.
«Высокая, стройная, белокурая, сероглазая Герман стала у микрофона. Без малейшего напряжения, просто и естественно, так, как дышит сама природа, полился её божественный голос: "Покроется небо пылинками звёзд..."Оркестр вдруг заиграл невпопад и умолк: через стекло из аппаратной мы увидели, как женщины — кто украдкой, а кто и открыто — вытирали слезы... Последний дубль... Овация... Такое с музыкантами в рабочей обстановке я видел впервые. А может, и в последний раз», — вспоминает Е. Матвеев.
Песня «Эхо любви» стала жить самостоятельной, не зависимой от фильма жизнью.
Ещё об одном коронном выступлении Анны Герман — 27 декабря 1979 г. в Ленинграде — вспоминает журналистка Л. Спадони: «Она вышла на громадную сцену Дома культуры им. Горького прямая, торжественная, строгая до суровости, в глухом траурно-чёрном платье, оплетённом золотыми монисто, и одна, без музыкального сопровождения, запела "Ave, Maria". Пианист вступил позже. Зал разразился неистовой овацией. На эстрадном концерте она покорила зал классикой! Это была творческая победа. Отныне она могла всё». Удивительно, как в эпоху воинствующего атеизма Анна начинает концерт молитвой!
Ангельски поёт это ангельское приветствие. «Ave, Maria, gratia plena...» — «Радуйся, Мария Благодатная... Моли о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь»...
И этот час был уже близок.
На одном из московских концертов в мае 1980 г., в Лужниках, спев «Когда цвели сады», Анна почувствовала боль в ноге. Она давала о себе знать и раньше, но на этот раз была настолько острой, что певица еле дошла до кулис. Последующие выступления пришлось отменить.
* * *
Гастроли в Австралии оказались последними. Поставлен онкологический диагноз. Но на срочную операцию Анна не соглашается: память возвращает к страшным последствиям итальянской катастрофы. Она лечится голоданием, травами, «нетрадиционными методами»... Потом всё же несколько тяжёлых операций следуют одна за другой. «Ты меня не узнал бы — мне теперь 8 лет», — писала она в апреле 1981 г. эстонскому другу.
Анна Герман ушла на 47-м году жизни — «в зените своей славы, в зените своей красоты» (А. И. Цветаева) — 26 августа 1982 г., спустя ровно 15 лет со дня той итальянской трагедии. Её провожали тысячи варшавян.
Она никогда не шла на компромиссы с совестью, на контакты с «деловыми» людьми в мире эстрадного бизнеса. «Ты не подходишь ни под какие правила. Ты исключение, которое ставит под сомнение многие мои жизненные концепции. Удивляюсь, Анна, с какой лёгкостью ты преодолеваешь все преграды!..» — говорил ей давно, в самом начале пути, руководитель эстрадного коллектива в Жешуве. Не пытаясь делать карьеру, она достигла всемирной славы — и осталась такой, какой была: кроткой.
Анну Герман похоронили на реформатском кладбище.
Можно понять полные горечи слова матери:
— За что Господь послал моей семье такие испытания? Почему Он отнял у меня единственную дочь? Она не занимала на свете чужого места, всегда была милой, доброжелательной к людям. Так почему же ей было суждено умереть так рано, оставив сиротой семилетнего сына? Спрашиваю и не могу найти ответа...
Ответом Ирме звучит стих из Псалтири — книги диалога человека и Бога. Это стих, нотная запись которого выгравирована на гранитном постаменте на могиле Анны Герман: «PAN JEST MOIM PASTERZEM...» («ГОСПОДЬ — ПАСТЫРЬ МОЙ...») Эпиграф ко всей её жизни.
(Печатается в сокращении)
Александр Медведев,
«Истина и Жизнь», 03,2001 |
